– Нет! Наша ловля идет очень плохо!
– Видно, я скорей тебя достану их, Фиорелло!
– Ты упрекаешь меня! Хорошо, я брошу свой честный промысел. Завтра в Турине явится новый герильо.[2] Он будет ужасен, Ханэта… От него будет страшно показаться на улице!
– Избави бог! – вскричала испуганная девушка. – Нет, нет, Фиорелло… Тогда уж нам никогда невозможно будет соединиться!
– Ты боишься… Я не убью тебя… Но клянусь св. Фабризио, моим патроном… я убью твоего любовника… Скажи ему… скажи…
– Разве ты убьешь самого себя, Фиорелло?
– Не себя, а того, кто заступил мое место в твоем сердце, Ханэта!
– Ты жесток… Ты не стоишь любви моей…
– Но чем же ты докажешь ее? Чем?.. Завтра я приду к твоему балкону… Ханэта… в последний раз… впусти меня… впусти.
Голос рыбака был грозен и решителен. Ханэта дрожала.
– Хорошо… может быть… если я подам знак, – отвечала она трепещущим голосом. – Но ради всего святого, Фиорелло, будь осторожнее!
– Помни же, я приду завтра! – сказал рыбак и скорыми шагами отошел от смущенной своей любовницы. Она пошла домой, грустная, растерзанная, и уже была близко жилища знаменитого гранда Нуньеза де лос Варрадоса, как вдруг кто-то схватил ее за плечо… Она оглянулась: перед ней стоял мужчина среднего роста, закутанный в широкий плащ.
– Что? – спросил он быстро. – Что сказала она?
– Она запретила мне даже говорить об вас… Нет никакой надежды!
– Я не увижу ее, не увижу! – отчаянно вскричал мужчина. – Нет, я должен увидеть ее… Ханэта! вот золото… смотри… здесь много… я дам еще больше… Завтра ночью я приду к балкону… ты бросишь мне веревочную лестницу… Да?
Ханэта молчала, но глаза ее жадно впились в кошелек, полный золотом. «Половины его было бы достаточно для нашего счастия!» – думала она, тяжко вздыхая…
– Бери, бери! – нетерпеливо кричал мужчина…
– Страшно, грешно! – тихо проговорила она, и опять замолчала, и опять устремила глаза на кошелек, как будто желая счесть, за сколько придется ей продать госпожу свою…
– Страшно, грешно?.. ложь, выдумка! Она меня любит… Мне стоит только увидеть ее, чтоб победить ее решимость… Не страшно, не грешно, Ханэта!
«Она, точно, любит его!» – подумала камеристка, лицо ее прояснилось. Она взяла деньги и сказала:
– Завтра!
– Завтра! – радостно повторил мужчина, и они разошлись.
Фиорелло между тем по темным улицам пробирался в свое жилище. На краю города стояло несколько каменных четвероугольных изб, очень некрасивой наружности, с пирамидальными верхушками, которые заменяли трубы. Там помещался беднейший класс туринского народонаселения; большая часть жителей предместий состояла из рыбаков, к которым принадлежал и наш знакомец. Он наконец пришел в свою улицу. В ней было пусто, темно и тихо; только в окне его дома светился