При раннем Ельцине «Мемориал» позиционировал себя как проельцинский – и, по Павловскому, зря: его тогда кинули, и суд над КПСС Павловский интерпретирует лишь как неудачную и последнюю (sic!) попытку «Мемориала» участвовать в спорах о прошлом. Не преуспев в истории, «Мемориал» реваншировался в актуальной политике, превратившись, по Павловскому, в оппозиционное Министерство по делам Чечни, – столь же антиельцинское, сколь и антипутинское.
Иная кроме конъюнктурной мотивация правозащитной деятельности, видимо, не укладывается в комбинаторной голове Павловского, и, как понятия, ее даже нет в его лексиконе. «Мемориал» же – тогда, как и всегда – мониторил действия всех сторон конфликта и был одним из немногих, если не единственным, островком объективности в море пропаганды, контрабанды, контрафакта и фальсификата.
А вот это уже из лексикона Павловского: «“Мемориал” стал популярными клише-алиби для современных игр в “культур-сталинизм”… Сегодня “Мемориал” готовы выслушать по любому вопросу, кроме политики памяти… Новые поп-историки, не вступая в спор со старыми и уже тем более не предъявляя проверяемых данных, уличают предшественников в политических гнусностях, впрочем не имеющих политического смысла, поскольку тема памяти отвлечена от темы политики». И т. д. и т. п.
Полемизировать и передергивать для Павловского одно и то же: «Сегодня страна лишена независимых внутренних референтов для каких бы то ни было утверждений о собственном прошлом…Сегодня немыслимо появление сколько-нибудь серьезной книги по истории, которая имела бы шансы стать общественным событием».
Кстати, Павловский совершенно прав, говоря, что у этого исключительно маркетинговая природа, но почему он и это «вешает» на «Мемориал»? Появление серьезной книги по истории – и вообще штука редкая, а рецензии на нее, если и появляются, то через год-два в научных (редко в научно-популярных) журналах. Но ни на страницах центральных газет, ни уж тем более на экранах телевизоров разговор о них не возникнет аксиоматически – с единицы газетной площади или телевизионного времени полагается снимать куда больший читательский или зрительский урожай, чем это могут посулить исторические книги и даже мемуары с их недостаточным уровнем скабрезности и скандальности. (Тем самым идет попутная, но упорная работа по снижению читательского и зрительского уровня и затемнению народного сознания, что совершенно естественно для власти, поставившей не на репрессии и не на просвещение, а на управляемую демократию.)
Из этого не вытекает, что противодействие тут бесполезно или бессмысленно.
Наиболее обнадеживающее в этой связи явление – упоминавшаяся выше росспэновская книжная серия, включающая и переводные работы. В ней заложен огромный просветительский и интегрирующий потенциал.
«Общество