проклятие, конечно, чтобы испытать безуспешность и этой последней соломинки. Сердце надрывается у вас, и мурашки пробегают по коже. Судите сами, зрелище какого страшного искажения человеческой природы нарисовал перед вами г. Щедрин, что он мог заставить ужаснуться перед этим зрелищем даже старуху Головлеву, эту, в свою очередь, развалину человечества. Я не буду останавливаться на самых потрясающих и решительных моментах всей этой мрачной повести, вроде, например, беседы Порфирия Головлева с умиравшим братом Павлом Владимировичем или заключительной сцены проклятия, – я выпишу два места, не отличающиеся особенной эффектностью, но это такие два места, за которые г. Щедрина слишком мало ставить наравне с Гоголем, при всей гениальности последнего. Первое из этих мест – это беседа Иудушки с матерью во время вьюги. Вот часть этой беседы, наиболее поразительная:
