Завершалось «Послание» ещё одним призывом, с которым (если у слова «власть» прилагательное «поэтическую» заменить «политическим»), вполне можно было обратиться и к партийным фракционерам:
«Чем нам / делить / поэтическую власть,
сгрудим / нежность слов / и слова-бичи,
и давайте / без завистей / и без фамилий / класть
в коммунову стройку / слова-кирпичи.
Давайте, / товарищи, / шагать в ногу.
Нам не надо / брюзжащего / лысого парика!
А ругаться захочется — / врагов много
по другую сторону / красных баррикад».
В июне 1926 года в Москве появились вернувшиеся из экспедиции по Центральной Азии Николай Рерих и Яков Блюмкин. Блюмкин привёл Рериха к Луначарскому, жена которого, Наталья Розенель, впервые увидела «этого недоброго колдуна с длинной седой бородой» и записала об этом в дневнике.
А Рерих оставил в своих путевых заметках такую запись:
«Луначарский говорит: “Ведь у нас до сих пор ещё, несмотря на сердитый окрик <…>, распространено представление о том, что культура вплоть до возникновения элементов культуры пролетарской, сплошь «буржуазна»… Порой, слушая таких людей, можно подумать, что мы не ученики Маркса, <…> а ученики какого-то своеобразного Савонаролы, <…> боящиеся всякой радости жизни и готовые собрать на площади им. Свердлова большой костёр для сожжения «Суеты сует»”.
Здесь уместно припомнить, как непосредственно и как подчёркнуто возвращался Владимир Ильич к идее о необходимости усвоить старую культуру вплоть до старого искусства… И народы складывают ленинскую легенду не только по прописи его постулатов, но и по качеству его устремления».
После этой записи невольно задумаешься, пытаясь отгадать, а во что, собственно, верил сам Николай Рерих.
Кроме Луначарского Рерих встретился с руководителями ОГПУ и с наркомом по иностранным делам Чичериным, которому передал ларец со священной землёй Гималаев «на могилу брата нашего махатма Ленина» (дар от буддийских махатм).
А Владимир Маяковский 19 июня выехал в Одессу. На следующий день газета «Известия ЦИК» опубликовала его стихотворение «Фабрика бюрократов», которое било по партийным фракционерам. Начиналось оно так:
«Его прислали / для проведенья режима.
Средних способностей. / Средних лет.
В мыслях – планы. / В сердце – решимость.
В кармане – перо / и партбилет.
Ходит, / распоряжается энергичным жестом.
Видно — / занимается новая эра!»
Но канцелярию переделать невозможно, и «присланный» партиец сам вскоре оказывается в рядах бюрократов (фракционеров?), которым в стихотворении выносится чуть ли не приговор:
«Рой чиновников / с недели на день
аннулирует / октябрьский гром и лом,
и у многих / даже / проступают сзади
пуговицы / дофевральские / с орлом».
То есть поэт как бы впрямую заявлял о том, что фракционеры тянут страну назад – в царские времена.
23 июня