– Сколько годков-то ему?
– Двадцать три.
– А звать как?
– Платоном.
– Платоном? Надо ж, редкое по нашим-то временам имя. И что у вас?
– Ничего, бабусь… Один раз в театр сходили… Один раз в гостях были. На дне рождения его друга.
– А что за семья-то?
– Бабусь… ну хватит, говорю ж, пока ничего у нас нет… просто нравлюсь я ему.
– Смотри, девка, там в Москве-то у вас с этим делом легко, переспали и разбежались, не годится так.
– Бабусь, никто еще ни с кем не переспал.
– Смотри у меня, узнаю, пришибу. Хватит с меня одной шалавы… А чего мать тебя не кормит, что ли?
– Почему, кормит. Просто я занимаюсь много, знаешь как в медицинском трудно учиться.
– Ничего, зато доктором будешь. Дело хорошее… Уважаемое…
– Ох, бабусь, я так наелась, в сон клонит.
– Ну иди, ложись…
– Да нет, я сперва со стола приберу…
– А прибери, и правда, ты молодая, а я что-то умаялась. Вот выучишься на доктора, станешь бабку лечить…
Утром Ева проснулась, на дворе было совсем еще темно, но кто-то уже тюкал топором – дрова колол. Неужто бабушка с утра пораньше?
Ева вскочила. Нет, бабушка возится у печки. Ева глянула в окно. В утренних сумерках она увидала какого-то мужика, который действительно колол дрова.
– Доброе утро, девка. Заспалась!
– Доброе утро, бабусь. Кто это там дрова колет?
– Да сосед новый. Из ссыльных. Но золотой мужик. Помогает мне. Ты, кстати, оденься, не ходи так, он к нам завтракать придет. Очень он мои оладушки уважает.
– Бабусь, ты сказала, из ссыльных?
– Ага. Он в лагере сидел, потом ему лагерь на ссылку сменили…
– Политический?
– Да. Хороший мужик, только озлобленный очень.
Стук топора смолк, а вскоре в сенях раздался топот. Потом в дверь постучали.
– Варвара Семеновна, можно?
– Заходи, заходи, Георгий Иванович. Вот, познакомься, внучка моя из Москвы пожаловала. На доктора там учится.
– Здравствуйте, – проговорила Ева, с любопытством глядя на незнакомца. – Меня зовут Ева.
– Ева? А и впрямь – Ева! – он смерил ее каким-то странным недобрым взглядом. Но ее почему-то бросило в жар. Он был крупный, немного мешковатый, небритый…
– Евушка, подай Георгию Иванычу полотенчико.
Ева с горящими непонятно отчего щеками кинулась к бабкиному комоду.
Георгий Иванович ел красиво, как-то не по-деревенски. Хотя руки у него были грубые, запущенные, огромные, на безымянном пальце левой не хватало одной фаланги. Но Ева не могла отвести от них глаз, они словно заворожили ее. А бабка решила, что внучка просто от смущения не может глаз поднять на чужого мужчину. Это бабке понравилось.
– Ох, и вкусно же у вас, Варвара Семеновна. Я уж сам пробовал делать оладушки по вашему рецепту, ничего не выходит. Небось секрет у вас какой-то есть.
– Есть, а как же, – задорно рассмеялась бабушка. – Руки женские должны это делать. Негоже мужику оладушки жарить.
– Ну почему, говорят, самые лучшие