Смерть матери сын может пережить,
Смерть сына мать сумеет пережить,
Смерть человек сумеет пережить,
Но веру пережить нельзя.
Дворец из хлама можно возродить,
Честь имени возможно возродить,
Вчерашний день возможно возродить,
Но веру возродить нельзя.
В века слова возможно обронить,
На город бомбу можно обронить,
В толкучке рубль возможно обронить,
А веру обронить?
Тогда она не знала, что будет ещё хуже. Тупик был впереди. А за тупиком – убийство матери.
И, как оказалось, равнодушие. Равнодушие заменило ненависть. Интересно, какое это равнодушие – русское или французское? Анжелика ещё не знала, что будет после равнодушия. Но уже знала, что, перерезав матери горло, она больше никогда не напишет стихов и никогда не спасёт свою дочь. Она опять прислушалась к себе. Ей не хотелось сочинять, есть, пить, спать, заниматься любовью. Анжелика почувствовала страх. Наверно, потому, что стало меньше крови. Заколдованный круг. Она не смогла спасти себя вместе с Джульеттой. И мать – тоже. Нет, не то. Она не должна спасать мать. Мать – отдельно. Это мать должна спасать Анжелику. Она её и спасала – много раз. А потом отказалась, и Анжелика её убила. Страх усилился. Значит, после равнодушия – опять страх. Наверно, опять французский. А разве страх бывает русский, французский или японский? Да, бывает. Это точно. Когда она любила Эдика по-настоящему, она боялась за него по-русски. Боялась, что кто-нибудь обидит. Боялась везде, даже – в любимой коммуналке.
Анжелика попала в неё не сразу. А полюбила с первой улыбки. Ей понадобился год, чтобы найти хорошее жильё в хорошем месте. И это неудивительно, потому что хорошее редко лежит на поверхности. Лучше Столешникова переулка в Москве не было и нет. Анжелика любила Москву, пока была в состоянии любить. Она любила столичный спёртый воздух центра и провинциальный свежий воздух окраин. Московские бульвары и театры, необозримые современные проспекты и тесные старинные улочки. Обитателей родной коммунальной квартиры и публику родной улицы Горького. Но больше всего она любила Столешников переулок. Он ей снился много лет – до иностранных снов. Вместе с Гиляровским, подземным кафе, обсыпными пирожными и муравьиной толпой. Вместе с коммунальной квартирой, которую она откапывала целый год. Как археолог. До Столешника были другие районы Москвы. Там Анжелика жила более или менее хорошо. В зависимости от процента хороших и плохих людей. Везде находились люди, которые обманывали и обижали. Но хороших было намного больше. От одних Анжелика ушла, потому что в её комнату приехал