Требуется Робинзон. Евгений Иванович Пинаев

в глаза, а не за глаза, – вмешался капитан. – А вам, Сидор Юрьевич, – сказал, обращаясь к парторгу, – скажу, что наши задачи проще. Мы не готовим ни «преданных людей», ни «знающих в совершенстве современную технику». Наша задача – познакомить мальчишек с морем, с азами морского дела, достаточными для получения свидетельства матроса второго класса. Всё остальное – в компетенции учебного заведения. Однако, товарищи моряки, должен вам с прискорбием сообщить, что после окончания рейса наша баркентина будет передана Общепиту и превращена в ресторан. Только что получена радиограмма от командира отряда, подтверждающая, что им принято окончательное и бесповоротное решение. Наша дискуссия теряет смысл, и я закрываю собрание.

      – А помог Черноскулу утвердиться в этом решении господин Зозуля, – подсказал старпом. – И зачем мы не дали утонуть этому обормоту?!

      – Дело не в нем и не в Черноскуле, – сказал капитан. – Давит база, которой не нужны парусники. Уже заказаны в Николаеве два больших учебно-производственных судна, которые будут и учить, и зарабатывать деньги. Мы для базы – нахлебники.

      А за иллюминаторами шумно заплескивала Балтика, равнодушная к заботам людей, а потому поддакивающая и тем, и этим.

      11

      – Таким, друзья мои, был «исторический материализм» применительно к отдельно взятому мореплавателю, – закончил рассказ Константин.

      – И ко всем прочим, мыслящим не исторически, – заметил Генка-матрос. – А теперь пребываете на пепелище?

      – Неужели заметно? – улыбнулся Константин.

      – Читается между строк. Я, Константин-тиныч, снимаю шапку перед вашим прошлым. Но картина эта мне знакома до пошлости. Признаюсь вам, наконец, что выперли меня из универа за вирши, которые наш маленький «зозульчик» передал в ректорат. И ладно еще, что выперли, а не препроводили их по инстанциям.

      – А ты, Генка, прочти их Константинычу, – предложил Проня. – Пусть оценит.

      – Действительно, – кивнул Константин. – В обмен на мою откровенность.

      – Ну, что ж… Слушайте, товарищи потомки, агитатора, поэта, главаря!

      Где-то растут березы, ели к реке сбегают,

      Сено жуют коровы, наземь слюну пускают,

      С ласковостью коровьей лижут теленка в стойле,

      Думают по-коровьи о бугаях и пойле.

      Это – судьба. Простая. Наша судьба – иная,

      Но странно видеть в них сходство коров и советских людей.

      Простых трудяг и ученых, в социализм вовлеченных, Волею большевистской загнанных в стойло идей.

      Генка-матрос – бывший студент с недавним армейским прошлым. Парнюга своеобразный, но с характером… Генка стишки пописывает, по девкам шляется. Ему жизнь на шхуне – малина. Говорит, что пока другой не нужно. Блудит где-то в городе, на судне лишь отсыпается во время вахты. Проспится и третирует своего капитана всякой вульгарщиной.

      – Да