Эволюция всего. Мэтт Ридли

так!» – восклицал в ответ Дэниел Деннет, которому эта фраза, очевидно, очень приглянулась. Именно в этом и заключается суть дарвиновской теории: прекрасные и сложные организмы могут быть созданы без того, чтобы кто-то знал, как их сделать. Через 100 лет экономист Леонард Рид в книге «Я, карандаш» писал, что то же самое можно сказать и о технологии. Чтобы создать совершенную и прекрасную машину, не обязательно знать, как ее делать. Среди несметного множества людей, усилиями которых создается карандаш, от шахтеров и лесорубов до рабочих и инженеров на конвейере, не говоря уже о тех, кто растит кофе, который пьют эти люди, нет ни одного человека, знающего, как сделать карандаш от начала и до конца. Это знание хранится в облаке, между головами, а не в мозге каждого конкретного человека. Это одна из причин, почему технология тоже эволюционирует (мы поговорим об этом позже).

      Опасность идеи Чарльза Дарвина заключалась в том, что она полностью изъяла из биологии понятие разумного замысла и заменила его механизмом, создающим «организованную сложность… из первозданной простоты» (как выразился Ричард Докинз). Структура и функция изменяются малюсенькими шагами, и изменения эти не преследуют никакой цели. Этот процесс «столь же медленен, сколь и бездумен» (Д. Деннет). Никакие живые существа не создавались для того, чтобы видеть, однако в ходе эволюции появились глаза, дающие животным зрение. В природе действительно реализуется функциональная адаптация (вполне справедливо утверждать, что глаза выполняют определенную функцию), но у нас просто нет подходящих терминов, чтобы описать функцию, возникающую на основании обзора прошлого, а не на основании планирования и размышления. Дарвин считал, что глаза возникли по той причине, что уже существовавшие ранее примитивные глаза помогали их владельцам выживать и размножаться, а не потому, что кто-то решил реализовать эту функцию. Мы привыкли оперировать фразами, подразумевающими «нисходящий», направленный характер изменений. Глаза нужны, «чтобы видеть». У нас есть глаза, «поэтому» мы можем видеть; зрение для глаз – то же, что печатание для компьютерной клавиатуры. В языке и в его метафорах до сих пор сохранились «небесные крюки».

      Дарвин соглашался с тем, что эволюция глаз – сложная тема. В 1860 г. он писал ботанику Азе Грею: «Глаз до сих пор повергает меня в дрожь, но, когда я думаю об известных промежуточных стадиях, разум говорит мне, что я должен ее преодолеть». В 1871 г. в книге «О происхождении видов» он писал: «В высшей степени абсурдным, откровенно говоря, может показаться предположение, что путем естественного отбора мог образоваться глаз со всеми его неподражаемыми изобретениями для регуляции фокусного расстояния, для регулирования количества проникающего света, для поправки на сферическую и хроматическую аберрацию»[12].

      Но далее он писал, как объяснить этот «абсурд». Прежде всего, то же самое можно было сказать о выводах Коперника. Здравый смысл подсказывает, что мир неподвижен, а вращается