Я показываю направление и заставляю свое угнанное тело шагать в нужную сторону. Новый сосед защелкивает свой чемодан с камнями, хватает его за ручку и идет за мной. По дороге я стараюсь не смотреть на него. Я хочу от него отделаться. Я думаю. Я смотрю строго на деревья. Деревья не страшные.
И молчат.
И не хотят, чтобы я показывал им обнаженные эскизы из своего альбома!
Дорога долгая и в основном в гору, и с каждой минутой из леса вытекает все больше дневного света. Пацан идет рядом со мной вприпрыжку, как будто у него в ногах пружины, даже несмотря на полный камней чемодан, который наверняка тяжелый, судя по тому, что он постоянно перекладывает его из одной руки в другую.
Какое-то время спустя деревья помогают мне вернуться в свою кожу.
Или, может, это он.
Потому что идти с ним даже не ужасно.
Возможно, вокруг него образовалась какая-то сфера спокойствия – или, может, он ее своим пальцем излучает – да, я уже расслабился, даже как-то сверхъестественно, как масло, которое не убрали в холодильник. Это предельно странно.
Парень время от времени останавливается, поднимает камни, осматривает их, а потом либо выбрасывает, либо кладет в карман толстовки, который уже начал провисать от тяжести. Когда он этим занимается, я стою рядом, хочу спросить, что он ищет. И почему он за мной шел. И про телескоп, и видны ли звезды днем. И откуда он, как его зовут, занимается ли он серфингом, сколько ему лет и в какую школу пойдет с осени. Я несколько раз пытаюсь сформулировать вопрос, чтобы прозвучало естественно, но всякий раз слова застревают где-то в горле и так и не выходят. В итоге я сдаюсь, достаю свои невидимые кисти и начинаю рисовать в уме. И тут до меня доходит, что камни, наверное, притягивают его к земле, и поэтому он и не поднимается в воздух…
Мы бесконечно долго идем по серым пепельным сумеркам, лес начинает засыпать: деревья укладываются рядом друг с дружкой, ручьи останавливаются, растения уходят обратно под землю, животные меняются местами с собственными тенями, а потом и мы тоже.
Когда мы выходим из леса на улицу, он резко разворачивается.
– Вот блин! Я впервые в жизни столько прошел молча. Реально! Это как затаить дыхание! Я сам с собой соревновался. Ты всегда такой?
– Какой? – хрипло спрашиваю я.
– Чувак! – восклицает он. – Ты понимаешь, что это первое, что ты сказал? – Я не понимал. – Блин. Да ты как будда или типа того. У меня мама буддистка. Ездит на всякие практики молчания. Ей бы вместо этого с тобой походить. Да, это, конечно, не считая «Я сраный художник, я сраное худо, дружище». Эти последние слова он произносит