костром глаза заново привыкали к темноте. Над озерной гладью стелился легкий туман, едва слышно плескала о песок и камни волна, вели свои заунывные рулады какие-то ночные сверчки или цикады. Интересно, как они называются здесь, на севере? Где-то поодаль ухнул филин. Повертев головой, я определил направление на неясный гул, что слышал еще с воды. Скорее всего – порог или мощная шивера. Гудело примерно на три часа, если смотреть с берега на озеро. Очевидно, где-то правее из водоема вытекала протока.

      Щеки еще горели от жара костра, и хотелось пить. Я зашел босиком в холодную воду, напился с ладони. Тут пришла новая мысль. Из окончательно развинченного фонаря получится узкий и высокий алюминиевый стакан. Так можно и воды вскипятить…

      Пламя костра подсвечивало стройные сосновые стволы, уходящие вверх, словно колонны величественного храма Матери-природы. Сучья трещали, посылая ввысь потоки танцующих искр.

      Времени прошло уже немало; я покидал камешки в воду, прошелся туда-сюда и окончательно соскучился. Наконец, направившись на свет костра и остановившись, безопасности для, за толстым стволом, я шепотом позвал:

      – Эй, леди, позволительно ли к вам присоединиться?

      Нет ответа. Наверное, все еще сушатся. А не исключено, что не слышат за треском костра. Ну, и что с того? Совесть все же надо иметь, или как?… Мне тоже, между прочим, холодно и скучно.

      И вообще, день был тяжелый, имею же я право не напрягаться и не орать во все горло? Не слышат – значит, сами виноваты. Кроме того, если честно, никто, осмеливающийся именовать себя мужчиной, не имеет права упустить столь редкую возможность.

      Успокоив, таким образом, совесть, я осторожно выглянул, щурясь в слепящий оранжевый свет. Жаль, что я не художник, потому что словами передать все великолепие открывшейся мне сцены было поистине невозможно.

      Отсветы костра ласкали блестящие от пота тела жриц импровизированного лесного храма, с упоением оглаживая соблазнительные изгибы и выпуклости. Девушки целомудренно не стали снимать белье, хотя причина, надо думать, была в том, что легкий шелк нижних частей хмм… композиций уже высох, а обращенные к огню бюстгальтеры и так прекрасно испаряли влагу, курясь легким паром. Хм, может быть, они еще и стесняются? Право же, напрасно, совершенно напрасно. Впрочем, я не был в обиде, поскольку белье было самого высшего сорта, а столь широкому модельному диапазону позавидовала бы даже витрина Мюра и Мерилиза на главном столичном променаде. И дело было не столько в роскоши, сколько в различном социальном, ах, да! – и профессиональном, конечно же, – положении носительниц… и невольных манекенщиц. Не поймите превратно, я не простаивал часами перед той витриной. Просто, пробегая мимо, иной раз бросал оценивающий взгляд. В конце концов, полезно же быть в курсе достижений современной текстильной промышленности, не так ли?

      «Отмазывайся, отмазывайся», – вдруг неожиданно напомнил о себе внутренний голос. Черт, а я уж думал, он угомонился навсегда. Теперь придется оправдываться…

      Однако все пошло не так. Голос звучал едко,