В доме я взялся сперва за нижний этаж, где стояла моя кровать. Собственно говоря, весь этаж состоял из одной-единственной просторной комнаты. В одном ее конце было узкое окно, выходившее вперед – на сад, живую изгородь и подъездную аллею, а в другом – гораздо большее окно с видом на задний сад.
Я работал не покладая рук, подбадривая себя зрительным образом того, как будет выглядеть эта комната в конечном итоге. Я вымыл стены и потолок, зашпаклевал выкрошившуюся штукатурку, отчистил шкуркой дверные косяки и рамы, а затем покрыл все двумя слоями белой эмульсионной краски, которую привезли Эдвин и Мардж. Комната волшебным образом преобразилась; это была уже не жалкая трущоба, а светлое, просторное и даже элегантное жилище. Я тщательно отскреб половицы от потеков белой краски, покрыл их лаком, вымыл окна, а затем по какому-то наитию сходил в Уибли, купил несколько больших тростниковых циновок и постелил их на пол.
К моему полному восторгу, комната получилась точно такой, какой я ее прежде представлял, концепция воплотилась в жизнь.
Иногда я сидел в этой комнате часами кряду, наслаждаясь прохладным покоем. При открытых окнах легкий сквозняк продувал ее насквозь, принося аромат жимолости, росшей под окнами, – аромат, известный мне до того лишь по химическим имитациям.
Белая, как называл я ее про себя, комната стала средоточием моей деревенской жизни.
Закончив ее ремонт, я вернулся к своему интроспективному настроению, однако теперь, после нескольких дней, занятых исключительно работой, мои мысли стали гораздо отчетливее. Ковыряясь в саду и начиная приводить в порядок другие комнаты, я размышлял о том, что я делаю со своей жизнью и что я делал с ней раньше.
Прошлая жизнь виделась мне как полный бедлам, беспорядочная мешанина случайных событий. Ничто в ней не имело смысла, никакие два элемента не находились во сколь-нибудь внятном соотношении. Я твердо решил, что постараюсь привести свои воспоминания хотя бы в некое подобие порядка. Вопрос «А зачем?» даже не возникал, мне просто казалось, что это жизненно важно.
Однажды утром я взглянул на кухне в старое, облезлое зеркало, увидел в его глубине знакомое лицо – и не смог сопоставить его с чем бы то ни было, что знал о себе. Я лишь пытался переварить лишенный всякого смысла факт, что этот человек с мутными глазами и щетиной на бледном, нездорового цвета лице – не кто иной, как я, итог двадцати девяти без малого лет жизни.
Я вошел в период самовопрошания: как стал я таким, как оказался в этом месте, откуда у меня такие мысли? Что это, постоянное невезение, как то подсказывает мне услужливый мозг, или результат некой глубинной неадекватности? Я начал