Явись, явись мне – я всем сердцем твой!
Пусть я умру – явись передо мной!
(Закрывает книгу и таинственно произносит заклинание.)
Вспыхивает красноватое пламя, в котором является Дух.
Кто звал меня?
Ужасное виденье!
Я вызван мощным голосом твоим;
К моей ты сфере льнул, ее ты порожденье –
И вот…
Увы, твой вид невыносим!
Не ты ли сам желал с тоской упорной
Увидеть лик, услышать голос мой?
Склонился я на зов отважный твой –
И вот я здесь! Но что за страх позорный,
Сверхчеловек, тобою овладел?
Где мощный зов души, где тот титан могучий,
Кто мир весь обнимал, кто мыслию кипучей
Сравняться с нами, духами, хотел?
Ты Фауст ли, кто звать меня посмел
Всей силою души неосторожной?
И что ж? Моим дыханьем обожжен,
Дрожит, в пыли дорожной корчась, он,
Как червь презренный и ничтожный!
Во прах перед тобой я не склонюсь челом,
Знай: равен я тебе, дух пламенный, во всем!
В буре деяний, в волнах бытия
Я подымаюсь,
Я опускаюсь…
Смерть и рожденье –
Вечное море;
Жизнь и движенье
В вечном просторе…
Так на станке проходящих веков
Тку я живую одежду богов.
Ты целый мир обширный обнимаешь:
О деятельный дух, как близок я тебе!
Ты близок лишь тому, кого ты постигаешь, –
Не мне!
(Исчезает.)
Не тебе!
Но кому ж?
Я, образ божества,
Не близок и тебе!
Стучатся в дверь.
Стучатся. Знаю я: помощник это мой!
Погибло все! О смерть, о муки!
Да, он пришел смутить видений чудный рой,
Ничтожный червь сухой науки!
Отворяется дверь. Входит Вагнер в спальном колпаке и халате, держа лампу в руке.
Фауст с неудовольствием отворачивается.
Простите! Что-то вслух читали вы сейчас:
Из греческой трагедии, конечно?
Вот в этом преуспеть желал бы я сердечно:
Ведь декламация в большой цене у нас!
Случалось слышать мне, что может в деле этом
Актер священнику помочь своим советом.
Да, коль священник ваш актер и сам,
Как мы нередко видим здесь и там.
Что ж делать? Мы живем всегда в уединенье;
Едва по праздникам покинешь свой музей,
И то, как в телескоп, свет видишь в отдаленье.
Так где ж найти слова, чтоб нам учить людей?
Когда в вас чувства