Временами он был очень любезен, почти нежен, вдруг внезапно превращаясь в полную противоположность: мрачный и нравоучительный, как древняя рукопись, он делал вид, что скрывает какую-то тайную сердечную рану, доводя влюбленную принцессу до отчаяния. На деле же он был подобен опытному рыбаку, который, поймав крупную рыбу, долго изнуряет ее, чтобы сломить сопротивление и вытащить жертву на берег, но притом тщательно рассчитывая собственные силы, дабы в конце концов ее одолеть. Чего же он добивался от Мадемуазель? А того, чтобы та обрела в своей любви силу, способную представить его в качестве жениха всем, включая и короля.
Лозен прибегнул к весьма изощренной тактике. Долгие и томные взгляды, которые он, словно украдкой, обращал на Мадемуазель, горькие вздохи, артистически исполненные, порой вырывавшиеся из его груди, поддерживали волнение в сердце старой девы. И Мадемуазель, почти убежденная, что ее чувство не осталось безответным, объясняла сдержанность возлюбленного лишь огромной разницей в их положении. Как неприметный дворянин смог бы заговорить о любви с принцессой королевской крови?
Итак, долгими бессонными ночами, которые уже вошли у нее в привычку, Мадемуазель вела нескончаемые диалоги сама с собой.
«Я должна заговорить первой, – твердила она себе, – кому как не мне следует сделать первый шаг. Но как на это решиться? Я ведь не кто-нибудь, а принцесса, я должна выбирать и объявить о своем предпочтении, но… Боже! как это тяжело. Почему он этого не понимает? Отчего не поможет? Дай он мне понять, что любит, все стало бы намного проще. В каком ужасном положении могут оказаться порой высокопоставленные персоны!»
Эти нескончаемые тревоги имели один положительный эффект: Мадемуазель лишилась аппетита, который, как у всех Бурбонов, был у нее отменный. Очень скоро она похудела и заметно похорошела.
Устав от всего этого, в один из ноябрьских вечеров несчастная наконец решилась, собрав все свое мужество. Во время светской болтовни в одном из залов Сен-Жерменского дворца, она, словно играючи, опустила палец на зеркальце, затуманенное ее дыханием, и чуть было не написала признание, сжигавшее ее изнутри. Но так этого и не сделала, удалилась на несколько шагов и мысленно отругала себя. Неужели ей бесконечно мучиться? Разве не выстрадала она свое решение? Зачем продлевать ожидание?
И тогда, лихорадочно написав несколько слов на клочке бумаги, она аккуратно сложила записку и подошла к своему избраннику.
– Держите! – сказала она. – Возьмите записку, но не читайте. Обещайте, что развернете ее, только когда придете домой.
– Как вам будет угодно, – произнес Лозен, склоняясь перед ней. – Хорошо, я узнаю о содержании записки, когда буду у себя.
Ясно, что он не сдержал слова: едва Мадемуазель скрылась из виду, он достал записку, которая жгла его карман. Интересно, что ему написали?
Каким