Двор был типичным для центра Питера. Сырой и грязный. На фоне непрозрачно-серого неба зло шелестели под пронизывающим ветром почти осыпавшиеся узловатые тополя. Жирная черная вода в лишаях колдобин там и сям отражала ядовито-оранжевые прямоугольники проснувшихся окон.
Патрульная машина с не заглушенным двигателем стояла в пяти метрах от группы людей. Серо-фиолетовых в серо-фиолетовом утреннем сумраке. Таким же серо-фиолетовым казался огромный мусорный контейнер за их спинами. Несколько сорванных ветром листьев прилипло к его шершавым бокам.
Шофер не позаботился выключить мигалку машины, и мечущийся по кругу кислотно-голубой холодный свет то окатывал стынущих людей, припечатывая к трещинам асфальта уродливые кособокие тени, то прошивал черные закоулки двора. Утренний озноб забирался под куртки и плащи. Кислая вонь от контейнера щекотала ноздри.
– Да выруби ты мигалку! – сипло крикнули шоферу, не особенно заботясь, что разбудят еще не продравших глаза жильцов ближайшего дома. – Ни фига ж не видно!
Но дискотечное пятно продолжало плясать – наверное, шофер закемарил в тепле салона.
Жалобно тявкнула и завыла жмущаяся к ногам хозяина собачонка. Ее хозяин маялся в сторонке. И любопытно, и колется.
Группа состояла из пяти человек – еще не прозевавшихся, но уже злых. На осень, на погоду, на свою дурацкую работу.
– У меня для тебя две новости. Одна хорошая, одна плохая, – передвинув на две трети скуренную и на треть обслюнявленную сигару в угол рта, сказало одно должностное лицо, в высокой шляпе, другому. Его светло-коричневое драповое пальто в проблесках «мигалки» казалось чуть зеленоватым. Ветер хватал за полы, норовя пробраться под драп и там согреться. Но, несмотря на холод, должностное лицо стояло, по-ковбойски широко расставив ноги.
– Ну? – заинтригованное облачко пара поглотил сумрак.
– Горло – сплошная рана. А кровищи вокруг, как кот… наплакал.
– А какая хорошая? – лениво, сквозь зубы процедило второе лицо.
– Это и была хорошая.
Особо резкий порыв ветра чуть не сорвал шляпу, и ее обладателю пришлось, выбросив руку из рукава, ухватиться за фетровое поле. Шляпу он поймал профессионально ловко, как карманника на кошельке.
– Опять серия, – не улыбнулось на штатную шутку лицо без шляпы. – Кто труп обнаружил? – Лицо явно еще не успело настроиться на рабочий лад после блаженных выходных. Не хотелось лицу ни улики коллекционировать, ни свидетелей опрашивать. Пар-р-ршивая служба.
– Дворничиха. Вон у стенки мнется, – ответ прозвучал тоже без энтузиазма.
Который без шляпы посмотрел. Дворничиха была в наличии. И он уже собрался, бряцая подковками, направиться к ней – до приезда экспертов задать пару-тройку скучных вопросов, – но тут к группе, отважно ступая (лужи там или не лужи), под ноги не глядя, приблизилась распатланная восьмидесятилетняя мегера в накинутой поверх домашнего халата фуфайке.
– Кто тут старший? – требовательно спросила старуха. В руке намертво зажато ведро с мусором. Глаза жадно косят на прикрытое бурым картоном распростертое тело. С одного краю из-под картона торчит пара стоптанных ботинок, а сбоку – кисть руки со сведенными судорогой серо-фиолетовыми в утреннем сумраке пальцами.
Двое бредущих по переулку работяг посчитали возможным сбиться с маршрута – работа не волк – и мимо облезлой коробки хоккейного поля, мимо почти осыпавшихся тополей направились к месту действия. Теперь подойти поближе можно и Максиму Максимовичу. И он, оставив подворотню, аккуратно обошел три черные лужи, дряхлый «москвич», принадлежащий кому-то из жильцов дома, не новый «фольксваген» с фээсбэшными номерами и патрульный «жигуленок» с настырной мигалкой.
– Бабуля, тебе чего? – без энтузиазма спросило ответственное лицо в шляпе. Максимыч его знал по фотографиям: Перебродьков, Лев Николаевич. Зам четырнадцатого отдела Петербургского ФСБ.
Что тут делает ФСБ? Кроссворд отгадывался элементарно. Дежурный по городу спросонья перебросил сигнал не в районный ООТП[2], а коллегам. Коллега уже на месте сориентировался и кликнул, кого положено. А сам остался «подежурить» до приезда бригады. Мало ли что…
Его собеседник, который без шляпы, тем временем ногой поправил картон, чтобы тот закрыл от посторонних глаз руку жертвы.
– Старший кто? – не отступала старуха, косясь на тело мученика. Тоже понятно: от того, углядит она что-нибудь или не углядит, зависит ее недельный рейтинг у приятельниц. Страшная это была старуха. Косматая, крючконосая, с волосатой бородавкой на губе.
– Ну я, – выдохнул очередное облачко пара человек без шляпы. Максимычу и он был известен: Калинин, Виктор Дмитриевич. Пятьдесят четвертого года рождения. Разведен. Выговор без занесения за превышение полномочий.
– А документик у тебя имеется? – хитро прищурилась ведьма, как будто все только спят и видят, чтобы ее обмануть.
Без шляпы нехотя полез за пазуху и