Неделя промелькнула. Плотники закончили крышу и водрузили сверху деревянный крест. Радиостанция стояла внутри, генератор тоже приходилось оставлять. Динамики подключили. Хоккинс перед огромной толпой туземцев, запрудивших всю поляну, произнес прощальную проповедь. И многоголосый хор громовым рокотом разнес над окрестностями: «Ха Ии!». Это в переводе с местного языка означало: «Хвала Иисусу!».
На прощальный ужин лагерь не мог вместить всех желающих. Так что пришлось позвать только местную власть и элиту. Надувшись от важности, сидел за столом новоявленный радист. Ему предстояло «нести слово Хоккинса в массы». Радиста усадили рядом с вождями.
– Вот и технократия у них появилась, – усмехнулся Донован.
Туземцы пили местную бражку, десантники – пиво. Все было готово к отправке, оставалось только свернуть палатки. Хоккинс остался ночевать в лагере.
Взлетели поздним утром, почти в обед. Хоккинс долго давал различные наставления и указания провожающим. Благословив всех толпившихся возле трапа туземцев, смахнул две слезинки и поднялся в капсулу. За ним нырнули в люк все десантники. Донован вошел последним, закрыл люк. Капсула бесшумно поднялась в воздух и, набирая скорость, понеслась на орбиту. Хоккинс, не отрываясь, смотрел в бортовой иллюминатор. Донован, плюхнувшись на сиденье рядом со мной, стиснул мне руку, кивнув на Хоккинса и поднял вверх большой палец.
Полет до базы прошел обыденно, скучно. Отсыпались, резались в карты и домино, пили пиво, смотрели фильмы, читали книги, ходили в сауну и снова спали. Хоккинс оказался неплохим попутчиком. Не был ни занудой, ни ортодоксальным святошей. В офицерской кают-компании транспорта рекой лилось вино, рассказывали анекдоты, порой довольно неприличные. Хоккинс смеялся вместе со всеми и пил наравне со всеми. Не раз мне приходилось тащить преподобного отца в его каюту. Но ни одного сеанса радиосвязи с Ле ри Хоккинс не пропустил.
Двенадцать дней пути позади. Без происшествий сели на космодром базы. Почти минута в минуту с нами пришел транспорт с Ледового