И Хрущёв напомнил Черчиллю об упомянутом выше инциденте.
Черчилль задумался, напрягая память, и, спустя некоторое время, ответил:
– Вы что-то путаете, господин Хрущёв. Этого не было.
Хрущёв стал настаивать, на что Черчилль сказал:
– В конце концов, господин Хрущёв, мы воспитанные люди, и поэтому вести какую-то переписку на глазах у Сталина мы не могли. Я не отрицаю, что у нас могли быть какие-то тайны от Сталина, но мы с Рузвельтом встречались не только за столом переговоров, но и в перерывах между заседаниями, и могли обговорить свои конфиденциальные вопросы где-то в кулуарах, что мы, несомненно, и делали. А так, чтобы на глазах у дядюшки Джо?!2 Нет, этого не было, и быть не могло Вы, господин Хрущёв, что-то путаете.
Хрущёв продолжал настаивать, на что Черчилль сказал:
– Утверждаю, что этого не было. Вы, коммунисты-большевики, вечно что-нибудь выдумываете и сваливаете на других.
– А что мы выдумываем? Вы можете привести пример? – сказал Хрущёв.
– Могу, – ответил Черчилль. – Вот вы во всех своих учебниках истории пишите, что Керенский в 1917 году бежал из Зимнего дворца в женском платье. А мне Александр
Фёдорович при встрече рассказывал, что это чистой воды выдумка большевиков, и когда он выходил из дворца, то ему ваши солдаты отдавали честь. А вы придумали какое-то женское платье. Вот и здесь, за совещательным столом в Тегеране мы с Рузвельтом не секретничали от Сталина. Не секретничали!
Чтобы решить спор, Хрущёв дает команду в Москву найти и самолетом доставить злополучную записку в Лондон, что и было незамедлительно сделано.
При очередной встрече с Черчиллем Хрущёв гордо предъявляет ему записку со словами:
– Ну!? Что Вы на это скажете, господин премьер-министр?!
Черчилль взял в руки записку и задумчиво произнес:
– Да-а! Чудеса!.. Моя рука. Узнаю свой почерк. Чтобы это могло значить?!
Хрущёв, в ожидании ответа, торжествующе смотрел на Черчилля.
Вдруг Черчилль, хлопнув себя по лбу, громко воскликнул, да так громко, что переводчик вздрогнул:
– Вспомнил, господин Хрущёв! Вспомнил! Рузвельт, как настоящий воспитанный джентльмен, чтобы не привлекать внимание посторонних, написал мне, чтобы я застегнул расстегнутую на моих брюках ширинку. Вот я ему этой запиской и ответил.
И, улыбаясь, с иронией добавил:
– А вы эту записку сохраните. Для истории!
Клятва Гиппократа
Эту печальную историю мне рассказал один фронтовик, которого сейчас уже нет в живых, а в то тревожное военное лихолетье ему всего-то было девятнадцать лет. Уже после войны он закончил факультет журналистики Московского университета и до самой