С грохотом Степан Андреевич оттолкнул в сторону табурет:
– Я тебе, Людка, всегда помогал, пока ты не пошла по рукам. Ты скажи, кто в койке у тебя еще не побывал, кто не отметился?
– А кто, Степа, в энтом виноват? Кто мне, глупенькой, головенку задурил? Кто несмышленую сладко за околицей целовал, кто елеем в ухо нашептывал? Забыл али, чего мне сам-то обещал? Во сколько лет я ее родила? – размазывая тушь по всему лицу, мать громко всхлипнула. – Мне едва семнадцать исполнилось. Школу закончила и родила. Сколько я позору натерпелась. И из-за нее я никуда не уехала, осталась здесь. А я тоже могла бы куда поступить. Сам помнишь, что училась я не хуже Оксанки. Ежели поразмыслить-то, то ты во всех моих бедах кругом виноватый! – женщина отошла от обрушившегося на нее натиска и в ответ наступала на мужчину. – Первопричиной всего-то был ты…
Видать, этакой разговор пошел промеж них уже не впервой, и тут учитель обреченно взмахнул рукой, что толку барабанить впустую:
– И ты сейчас хочешь все свое зло сорвать на родной дочке?
Мотнув головой, мать перекрестилась:
– Нет, конечно же, Степа. Да Бог с тобой. Дочь как-никак родная, своя кровинка. Обидно мне, что ты лихо со мной поступил.
– Поздно, Людка, говорить. О том остается только сожалеть. Я тебя просил год всего меня подождать, а ты с Федькой слюбилась.
Бросая на мужика косые взгляды, женщина ехидно прошипела:
– Так я назло тебе, Степа, чтобы тебя подстегнуть, поторопить.
– Вот и подстегнула, выходит, одна свою судьбу.
– Степа, – зло фыркнула мать, – не любил ты меня вовсе, а так, сплошное баловство, что промеж нами случилось.
Измерив всю комнатенку вдоль и поперек, учитель опустился на табурет, сжал кончиками пальцев виски, болезненно поморщился:
– Любил… не любил. Да я тебя, Людка, до сих пор еще люблю.
– Любишь, говоришь. А от жены своей все равно не ушел…
– Ну, знаешь! – гость возмущенно качнул головой. – Я уже, было, ушел, даже заявление на развод мы подали. Но когда приехал к тебе, то оказалось, что место давно занято. И куда мне, скажи, надо было идти? Все, Людка, остановились. Речь не про то, а о дочке твоей.
Теребя уголок платка, мать язвительно поправила его:
– О нашей дочке. Ты, Степа, об этом-то не забывай.
– Да, Люда, о нашей дочке. Не мешай ей учиться, не губи на корню ее судьбу. Дай ей выбиться в люди…
Задумчиво царапнув затылок, мать хитренько прищурилась:
– Хочешь, чтобы она пошла по твоим стопам?
– Не думаю, что это лучший вариант, – он с сомнением покачал головой. – Мехмат она не потянет. С математикой у нее беда…
Будто этого мать только и ждала, с еле скрываемым злорадством ткнула перед собой пальцем, назидательно потрясла им:
– Нечего ей куды-то и соваться.