– Давай! А вон мамонт, а то жираф.
– Ага! А там – смотри, как будто кабина и крыло самолета твоего папки, видишь?
– Угу. Только папка не приедет на каникулы.
В пещере сразу стало зябко.
– Да он вообще, значит, больше не приедет, он же вахтовый, – Женькин голос был ледяным. – Мой тоже приезжал-приезжал, а потом не приехал.
– Это твой не приехал, а мой приедет! – Сережа толкнул Женьку, тот оступился и съехал унтами в вязкую жижу, стремительно твердеющую на морозе. Белые Женькины оленьи унты, расшитые бисером, единственная его добротная одежда, вмерзли по щиколотки.
– Что ты наделал, меня мать убьет как вернется с дежурства, она эти унты доставала знаешь как?
– Не плачь, Женька, нельзя! Давай помогу, давай, тяни! – Сережа дергал Женьку за ноги, но унты не поддавались.
– Да я бы лучше с Авдошиным пошел! – Женька сдался и заревел, глаза покрывались коркой льда, на носу разрастались сосульки.
Женька вылез из унт, они быстро и молча выбрались из школы. Женька отвернулся и побежал к дому, благо жил за углом, только замелькали снежные носки.
Сережа проскользнул в квартиру. Его окутало душистое тепло. Мама вышла, обняла его:
– Знаешь, я решила, что у нас все равно будет праздник. Покушай, а потом, смотри, я испекла пирог с брусникой и нашла-таки банку сгущенки.
– Мама, папа никогда не вернется, – Сережа уткнулся в мягкий мамин живот и заплакал, – он вахтовый.
– Кто это никогда не вернется?
На пороге стоял большой и меховой – папа.
– Я решил, к черту эту экспедицию. У нас Новый год, каникулы, кто будет делать чудеса, если не я? – он прижал Сережку, поцеловал в лохматую макушку. – На, это тебе – новые унты, как ты хотел, белые с бисером, вместо твоих старых летных. Один диспетчер отказался, оказия вышла.
Папа протянул мешок.
– Пойдемте кушать, еда на столе.
– Мам, пап, – Сережка оглянулся на обнявшихся родителей, – Можно я до вечера к Женьке? У него мать на дежурстве.
– Давай, но не дольше девяти.
Сережка оделся и выбежал за дверь.
– Свет! – крикнула мама. Подошла к двери, щелкнула выключателем. Мешка с унтами в прихожей больше не было.
Юлия Орлова
Надя
Монотонная осень, ускоряясь, пролетала за окном, не цепляла взгляда. Сквозь дрему я почувствовала запах детства. В этой поздней электричке пахло пирожками – жареные, толщиной с сосиску, девять рублей пачка, обернутая целлофаном, их можно было купить в пекарне у поликлиники.
Недалеко от меня сидела грузная женщина, по виду лет под 40. Глядя в окно или скользя взглядом по окружающим, она доставала пирожки из пакета и один за одним отправляла в рот.
На ее крепкие ноги, почти