Это был своего рода рыцарский ритуал: «Маруля» в ответ выдавливал из себя подобие улыбки, непременно хохмил и, тем самым, давал повод хозяйке заявить, что к приходу обожаемого ей Марули она приготовила парочку свежих анекдотов.
– Я тебя обожаю, Маруля! – говорила мне Марго, и в этом обожании таилась некая червоточина, когда разрезаешь сочное спелое яблоко, а оттуда лениво выползает червяк.
После обильной трапезы, пустой болтовни и невзрачного обмена мнениями мы прощались.
Марго с мужем провожали нас в прихожую, восторженно слюнявили наши лица и непременно сообщали, что необходимо встречаться чаще, и вообще, дескать, хорошо отправиться куда-нибудь вместе, размяться, расслабиться, съездить за границу.
Это была завершающая часть ритуала, поскольку напутственные слова и пожелания оставались пустыми словами и несбывшимися пожеланиями, обычным сотрясением воздуха. Потому что следующая встреча, в деталях повторяя предыдущую, проходила не раньше, чем месяца через четыре.
Я называл эти встречи «квартальным отчетом» и вскоре воспринимал их, как часть окружающего меня ландшафта или плохую погоду, которую иногда следует терпеть по необходимости.
Хотя, если признаться, ощущение беспомощного идиота и до, и после, и во время вынужденных визитов меня не покидало.
Нет-нет, я понимаю, что больше всего меня раздражало. Не сама Марго, не ее затейливо-назойливое гостеприимство, не повторяющийся раз от разу ритуал, вовсе нет; меня бесило желание Марго заставить нас играть по своим правилам, навязать свой стиль жизни.
Для того, чтобы почувствовать себя самодостаточной ей нужны были зрители; нет, не так, не зрители, а, скорее, партнеры, задача которых состояла в том, чтобы вовремя подавать реплики.
Такой спектакль не может идти каждый день, ибо тогда он наскучит самому солисту.
Впрочем, гораздо раньше он наскучил «статистам»; во всяком случае, как я уже говорил, встречи становились всё реже, пока не прекратились совсем.
…Странно, что я вспомнил о Марго, перебирая в памяти слова в поисках приснопамятного «нотариуса», мучительно перебирая, дергаясь, нервничая и не находя себе места.
А в кафе, где я сидел, звучала грустная музыка, какой-то незнакомый мне певец щемяще пел о том, что всё в жизни проходит, и только любовь вечна; но, увы, это была всего лишь песня, мгновенная иллюзия печали, обычное сладкоголосое вранье, потому что, действительно, всё в жизни проходит, а любовь увечна, как увенчанная моим воспоминанием нелепая Марго, выскочившая в памяти сразу после того, как мое устало сознание выдало, наконец, словно вызволив его из комы, искомое слово «нотариус».
Бедная Бася
– Дура! – проскрежетал кто-то сзади.
– Святая! – принеслось откуда-то в ответ.
…Она подсела ко мне, поздоровалась, представилась Басей; щечки ея слегка пунцовели, губки были упрямо сжаты.
– Это вы будете моим оппонентом? – осведомилась