Рыжеволосая Женщина. Орхан Памук

мы лопатами пропускаем мокрый бетон по желобу, давал нам снизу указания: «Выше!» или «Правее!», злился и кричал на нас, потому что бетон быстро твердел. В такие минуты я очень тосковал по отцу, который никогда на меня не ругался. Но в то же время я злился на отца, ведь из-за него мы остались без денег. А Махмуд-уста все-таки время от времени проявлял ко мне внимание, – чего никогда не делал отец, – рассказывал разные истории, поучал и то и дело спрашивал, не голоден ли я, не устал ли я, все ли хорошо. Может быть, именно поэтому я так сердился, когда он меня ругал? Если бы меня поносил мой отец, то я бы согласился с ним, извинился и забыл о произошедшем. А когда меня клял мастер, это задевало меня за живое, и я, с одной стороны, послушно следовал его воле, а с другой – злился на него.

      В конце концов Махмуд-уста кричал: «На сегодня всё!», вставал в ведро одной ногой, а мы, вращая лебедку, поднимали его наверх, как на лифте. Наверху Махмуд-уста ложился под оливковое дерево, и воцарялось безмолвие. Я, ощущая, насколько мы близки к природе и насколько одиноки, вспоминал отца, мать и нашу жизнь в Бешикташе.

      Затем я тоже ложился куда-нибудь в тенек и смотрел, как шагает удаляющийся от холма Али. Он всякий раз возвращался в город. Али шел не по петляющей дороге, а срезал путь, пробираясь по пустырям и полям, заросшим сорняками и колючками. Интересно, где находился его дом? И далеко ли от его дома жили рыжеволосая красавица, ее брат и строгая мать?

      Пока голова моя была занята этими мыслями, до меня долетал приятный запах сигареты Махмуда-усты. Слушая доносившиеся издалека крики солдат перед отбоем и гудение пчелы, я размышлял о том, как странно быть свидетелем этого мира и жить в нем.

      Однажды я поднялся, чтобы проверить казан с едой, и увидел, что Махмуд-уста уснул. Воображая, как в детстве, что он великан, а я Гулливер, угодивший в страну великанов, я внимательно разглядывал спящего мастера. Руки Махмуда-усты были твердыми и грубыми. На пальцах – порезы, родинки, а под рубашкой с короткими рукавами, в тех местах, куда не попадало солнце, был заметен белый цвет кожи. Я смотрел, как раздуваются во время сна ноздри его длинного носа. В густых, местами с проседью волосах застряли комочки земли, а по шее вверх-вниз ползали любопытные муравьи.

7

      Каждый вечер на закате Махмуд-уста спрашивал меня:

      – Ты будешь мыться?

      У пластмассового бидона был небольшой краник, струйкой из которого мы могли помыть только руки и лицо. Чтобы вымыться целиком, сначала нужно было накопить воду в пластмассовом ведре. Мне было не по себе, когда Махмуд-уста лил мне воду на голову большой кружкой: не потому, что вода не прогрелась на солнце, а потому, что он видел меня обнаженным.

      – Ты еще совсем ребенок, – сказал он мне как-то раз.

      Что он имел в виду? Что я слаб на вид? Сам он был мускулистым, крепко сбитым и очень сильным, грудь и спина были покрыты черными волосами.

      Когда наступала моя очередь лить воду из жестяной кружки на намыленную голову Махмуда-усты, я старался