Кажется, удалось прийти в себя.
– Вильгельм Карлович, вы здесь?
Ей никто не ответил, только хриплый голос Клавдии Шульженко повторял и повторял свое бесконечное:
Руки, вы словно две большие птицы…
Инга не могла больше слышать эту песню. Она пошла вперед, на голос, чтобы остановить ее, выключить чертов граммофон.
Обошла стадо старинных инструментов и только теперь увидела хозяина этой странной мастерской.
Пожилой человек сидел спиной к Инге за очередным клавесином. Длинные седые волосы спадали на воротник старомодного бархатного сюртука.
Чуть в стороне на низком столике стоял граммофон.
Широкая труба была направлена в сторону двери, пластинка крутилась, голос Шульженко повторял свою фразу, как заклинание.
На крышке клавесина горели свечи в тяжелом бронзовом подсвечнике. Это они озаряли комнату живым подвижным светом, они придавали всему фантастический вид.
Сердце Инги забилось часто-часто. Свечи на клавесине напомнили ей другие свечи, расставленные на полу вокруг ее мертвой сестры. Низкий, давящий свод подвала, чувство безысходности… Самая страшная ночь ее жизни.
Усилием воли она отбросила эти страшные воспоминания.
– Вильгельм Карлович! – окликнула она старого музыканта.
Он не обернулся на голос, даже не шелохнулся.
С трудом преодолевая страх, Инга сделала еще несколько шагов вперед.
Ей пришлось обходить клавесин, поэтому она оказалась сбоку от Вестготтена. Теперь она видела его в профиль. Худое, морщинистое, удивительно одухотворенное лицо. Впечатление усиливали играющие на бледной коже отблески свечей. Глаза сидящего были полузакрыты, руки лежали на клавиатуре инструмента.
Приглядевшись, Инга увидела некоторую странность.
Она не сразу поняла, в чем дело, а когда поняла, невольно вскрикнула и попятилась в ужасе.
Из рукавов бархатного сюртука выглядывали краешки манжет и больше ничего. Кистей рук не было.
– Вильгельм Карлович, – позвала Инга дрожащим голосом, уже понимая, что старик не отзовется, что она опять опоздала, что он мертв. Только колеблющееся пламя свечей оживляло его морщинистое лицо.
Руки, вы словно две большие птицы,
Как вы летали, как оживляли все вокруг, —
бесконечный раз повторила Клавдия Шульженко на запиленной пластинке.
Инга не выдержала, метнулась к граммофону и сбросила иглу. Кажется, она процарапала пластинку, но какая теперь разница.
В комнате наконец наступила тишина.
Страшная, гнетущая тишина смерти.
Инга заставила себя повернуться к старику. Да, сомнений никаких: он мертв. Теперь она увидела кровавые обрубки, выглядывающие из рукавов его куртки.
Она поймала себя на том, что нисколько не испугалась и почти не удивилась, потому что чего-то подобного и ожидала.
Вот, значит, как. Убийца играет