но в целом мы справлялись. Благосостояние росло. Мы зарабатывали иногда по десять рублей за вечер на танцах. И по двадцать на свадьбах с юбилеями. Но чем быстрее росло наше благосостояние, тем быстрее росли противоречия в нашем творческом коллективе. Я был за совершенствование и рост. Мои коллеги были за радость жизни, которая заключалась в неограниченном потреблении веселящих напитков, вкуснейшим из которых был конечно же «Агдам». Это противоречие в конце концов и привело к тому, что, закончив школу, мы расстались. Пирог поступил в Лесотехническую академию и почти сразу же нашёл себе место ритм-гитариста в факультетском ансамбле. Я несколько раз видел его «в деле» и мне понравилось. Вадик меня обманул и ноты так никогда и не выучил. Бестолковый и совершенно никчемный был парень. Ничего не умел и учиться не хотел. Ушёл в армию и «стёрся». Коля долго тосковал, лишившись ударной установки и самой возможности «стучать». Но ему повезло. На первом курсе ЛЭТИ – института, куда я поступил после школы, – я попал на репетицию институтского ансамбля «Мельники». Там я обратил внимание, что ударник «не очень» и предложил попробовать их руководителю Саше Трофимову моего парня. Они попробовали и безоговорочно взяли Колю к себе, где он и поднялся до профессионального уровня. Сам я несколько раз порывался вернуться в музыку, однако сложности первого года обучения в институте, тренеровки за сборную факультета по гимнастике, а затем увлечение стройотрядами поставили крест на моей музыкальной карьере. Но воспоминания о двух годах тесной дружбы с гитарой, выступлениях, многочисленных поклонницах конечно же греют до сих пор. Заставляют улыбаться и грустить одновременно. Иногда в компании за столом меня просят что-нибудь «сбацать». Я беру гитару и пою что-нибудь из Битлз или Элвиса Пресли. Вхожу в образ и представляю, что я опять стою на сцене в каком-нибудь техникуме или ресторане. Народу нравится!
Коста Рика. 31.01.15.
Барахолка
Весна 1967 года. Я заканчивал девятый класс. Девчонка парикмахерша, случайно «задевшая» ножницами моё ухо до крови, в попытке реабилитироваться рассказала откуда у неё такие красивые клеёнчатые сапожки. Сапоги привёз из Гродно её брат – дальнобойщик. Он купил их на гродненской толкучке в километре от границы с Польшей. Каждое воскресенье на границе, якобы, вводился упрощённый режим её пересечения со стороны Польши, и поляки везли на толкучку новомодные разноцветные перламутрово-клеёнчатые сапожки, кофточки и польские джинсы.
Приняв на веру информацию, полученную от парикмахерши, я стал думать, как её использовать. Этажом ниже в моём подъезде жил дядя Боря. Всем своим видом и белозубой улыбкой он олицетворял успех. Прекрасно одевался. На работу на такси, с работы на такси, обед в чебуречной на проспекте Смирнова или в «Околице» на Приморском шоссе. Ему было двадцать девять лет. Тётя Элла, его жена, была занята тем, что отслеживала его перемещения и встречи, постоянно ловила в «неправильных» местах не с теми и не того пола. После
