«Отдай штаны, шлюха буржуйская. Я – назначенный революцией комиссар и являюсь имуществом партии большевиков во главе с товарищем Лениным… ты слышишь, мать твою…, что я тебе говорю, сука… А штаны являются моим имуществом и выданы мне по особому списку, подписанному лично товарищем Урицким, который есть имущество всенародное, только поменьше, чем товарищ Ленин, и поэтому мои штаны тоже имущество всенародное и возврату подлежат при любых обстоятельствах… Уйди вон, паскуда тощая, пришибу, – злобно прорычал он пытавшейся оттащить его от двери доходяге – сожительнице. – Отдавай штаны, гадина контрреволюционная, или сейчас пристрелю, мать вашу…, всех по порядку. Тебя тоже пристрелю, если не отвяжешься», – последняя часть монолога была адресована всё той же сожительнице.
Так он простоял под большой дубовой дверью, колотя в неё рукояткой нагана, матерясь и жестикулируя минут двадцать. Потом устал от ненависти к врагам, прилёг тут же на коврике около двери в одних нестиранных кальсонах и мирно засопел. Во сне к нему пришёл товарищ Урицкий, неся в правой руке «Манифест коммунистической партии» Карла Маркса, а в другой – книгу вождя пролетариата под названием «Империализм и эмпириокритицизм». В третьей руке был такой же, как у него самого, большой маузер. Моисей Соломонович поднял оружие и направил ствол в сторону дрожащего от страха ответственного продовольственного работника:
«Тебя, Зибякин, назначили продукты охранять для питания революционных элементов или с буржуйскими шлюхами прелюбодействовать во вред гражданской жены твоей товарищу Фиры Марковны? Ты почему горшок за собой не моешь, засранец? – Моисей Соломонович прищурил правый глаз и взвёл курок нагана. – Именем революции, за предательство, выразившееся в утере кожаных штанов, бывший товарищ Зибякин приговаривается… к пожизненному ношению кальсонов! Приговор вступает в силу немедленно и обжалованию не подлежит!» – огромная фигура прославленного и обличённого большой властью бандита заполнила собой пространство… Стало нечем дышать… Раздался вопль… И товарищ Зибякин проснулся весь в поту от страшного видения. «Моисей Соломонович, да ещё и с наганом – Нет! Это не просто не к добру, это совсем даже наоборот. Это к беде ужасной и непоправимой! И зачем только я этой гадости вчера нанюхался?».
А для сестёр наступило второе разочарование, оказавшееся последним.