Джеймс пожирает Рауля глазами каждый раз, когда отрывается от книги. Отчасти похотливо, отчасти восхищаясь квалификацией молодого коллеги.
Рауль не обращает на это внимания.
– Она, должно быть, древнегреческая.
Джеймс вскидывает голову, как попугай.
– Именно это я и сказал.
– Но из какой эпохи? – произносят они одновременно.
– Похоже на недостающее звено, – заявляет Рауль, – связывающее два исторических периода.
Рауль потирает пальцами свои тонкие губы.
– Напоминает одну вещь, которую я однажды видел. Правда, только на картине, и художник был не грек. Ящик Пандоры.
– Вот! – произносит Джеймс так, будто это дает ответ на все вопросы. – Ева из греческой мифологии. Вы, женщины, чрезмерно любопытны.
Я слышала историю о женщине, которая открыла ларец и выпустила все беды, тут же накинувшиеся на мир. Однако я не улавливаю связи между этой легендой и моей вазой.
Рауль правильно прочел мое смущение.
– Все дело в одной маленькой ошибке, вкравшейся в перевод произведений Гесиода[15]. То, что обычно считают ларцом, в действительности является вазой. Зевс одарил ее простой вазой, наподобие тех, в которых хранят еду или кости…
– Вроде оссуария[16], – вворачивает Джеймс.
– …а затем запретил ей открывать крышку.
Мы все смотрим на вазу, на ее крышку, тщательно запечатанную по краю воском.
– Естественно, она открыла ее, – говорит Джеймс. – А кто бы не открыл?
Рауль обходит вазу, касаясь ладонью ее шероховатой поверхности.
– Важно помнить, что, как и Евой, ею двигало простое любопытство, а не злой умысел. Любопытство само по себе не такая уж плохая черта. Именно благодаря ему мы исследуем мир и совершаем открытия. Если бы не любопытство, у меня не было бы работы. Ее поступок, вероятно, имел и положительное значение. Выпустив все беды, преследующие человечество, она при этом снабдила мир препятствиями, которые мы должны преодолевать. Без этого мы едва ли стали бы чем-то бо́льшим, чем примитивные творения из праха земного. А так у нас есть разум и воля к борьбе.
Он смотрит на меня.
– Интересно, что там внутри? У кого какие мнения?
Меня бросает то в жар, то в холод. Я чувствую, как розовеют мои щеки, поскольку Рауль коснулся болезненной для меня темы, но при этом задал этот вопрос так, как будто он не имеет особого значения.
– Кости, – говорит Джеймс.
– Пыль, – говорю я.
– Наркотики, – делает второе предположение Джеймс.
Рауль сияет ослепительной улыбкой, на этот раз глядя на Джеймса.
– Древнее зерно.
Я падаю в кресло, не сводя глаз с вазы.
– Смерть.
Рауль опускается на софу рядом с Джеймсом. Сидим, смотрим на вазу.
Хотя на карте этой деревни нет, мы видим ее – вот она перед нами, приткнулась слева от дороги. Все селение состоит из кучки домов, по крайней мере таким оно кажется с того места, с которого я его разглядываю.