– Цецилия Метелла, – постаравшись не улыбнуться, уточнил я. – Это жена знаменитого Марка Красса.
– Кого?!
Ответить я не успел. Легкий стук каблучков – совсем близко, рядом.
– Адам! Синьор Адам!
На Коломбине была черная маска – в цвет тяжелой мантильи, из-под которой выглядывало знакомое белое платье. И таким же белым казалось лицо. Или виной всему предрассветный сумрак?
– Я… Я, кажется, успела. Ничего не говорите, Адам, не надо! Я просто… просто… Вы действительно должны драться? Ведь это же глупость! Это…
– Доброе утро, прекрасная синьора! – Дю Бартас тут же оказался рядом, сжимая шляпу в руке. – Увы, именно это сейчас предстоит моему и вашему другу, дорогая синьора Франческа! И прошу, не желайте ему удачи, ибо это худшая из примет.
Ее лицо дернулось. Взгляд из-под маски заставил славного дю Бартаса отшатнуться и ретироваться к повозке.
– Ну почему вы такой, как все, Адам? Ради вашей дворянской спеси, вашей гордыни!..
Я молча поклонился. Хорошо, что девушка не знает всей правды! Если бы дело было только в гордыне!
– Но если так… Если вы такой… Я вас могу благословить?
В темных глазах блеснула неожиданная усмешка, и мне сразу же стало легче.
– Можете. – Я улыбнулся в ответ, и тут же ее губы…
…От маски пахло духами и клеем…
– Идите! – Франческа отстранилась, надвинула мантилью на голову. – Идите же, не смотрите на меня!
Сонный возница взмахнул кнутом. Я оглянулся, но девушка уже исчезла.
– Vieux diable! – мечтательно проговорил шевалье. – Как я завидую вам, дорогой де Гуаира! Эх, мне бы такую дуэль!
Отвечать было нечего. Я отвернулся. Повозка тронулась.
– Топоры-ножи-ножницы-сечки! – донеслось из-за спины, и я почему-то вновь подумал о бессонном точильщике.
Что случилось с его бородой?
Да, жизнь действительно театр. И хорошо, если приходится играть в комедии. Тычки, затрещины, любовник в сундуке. Глупо, конечно, но это все-таки лучше кровавой красоты шекспировских ужасов.
Итак, играем!
Декоратор постарался. Задник сцены в меру мрачен и в меру нелеп. Темные потрескавшиеся стены древней гробницы, грустные пинии вокруг – и белые ажурные зубцы поверху, словно могила Цецилии Метеллы надела чепец, какой носят субретки. Предрассветное серое небо, далекий глухой голос колокола…
– Ага, вот и они! Однако же прохладно, дорогой де Гуаира!
На эту реплику можно не отвечать. Я – Арлекин, принявший вызов чванливого Капитана и теперь, дабы посмешить благородную публику, во всем подражающий своему врагу. Нос надменно вздернут, ботфорты гордо попирают холодную твердь, покрытую влажными желтыми иголками.
– Доброе утро, синьоры!
Их снова трое – крепыш, толстяк и высокий. Три Капитана – надутые щеки, брови – к переносице, носы, как и у меня, – к зениту. Играют от души.
Почему их трое? Маркиз, синьор Монтечело и…
«Хватайте ее, синьор