Запутался.
Отец Михаил обнял ладонью бороду и стоял так, уставившись в тушки тюков на полках. Наверное, они двое сейчас очень похоже смотрятся, подумал Фима. Всё же было в этом что-то гнетущее: в душном тусклом складе вести со священником петлистый, увязающий в недоговорках и взаимном смущении, диалог.
Может быть, чувствовал то же самое и отец Михаил?
– Знаешь, Фима, – сказал он, – ты приходи ко мне в Управление. Мы там с тобой поговорим. О важном поговорим.
– Да, батюшка, – с невольным облегчением отозвался Фима, но тут же переспросил: – Куда приходить?
– В Управление патриархии.
– Ах, ну да, конечно.
– Ты ведь в Любореченске живёшь?
– В Любореченске.
– Вот и приходи через недельку. На улицу Горького. Знаешь?
– Знаю, напротив «пожарки».
– Вот и приходи.
Фима удивился:
– Как же – через недельку? Ведь сборы? Вы ведь здесь будете.
– Говорю тебе, приходи через неделю. Ну, – батюшка перешёл на шутливый тон. – Идём же лопаты таскать.
Они дошли до крайнего прохода, каждый отделил от общей кучи по стопке, подхватил.
– Не печалься, Фима. Всё образуется, вот увидишь.
Отчислят? Или обойдётся?
Когда вернулись обратно, у выхода их встретил дневальный, Сашка Калинин. Сказал:
– К вам пришли, отец Михаил, – и тут же ушёл. Не хотел, наверное, оказаться в помощниках у Фимы.
За воротами, в плотно повязанных платочках, одинаково сцепив руки на животах, одинаково щурясь под солнцем, стояли старушки. Четверо. Разглядев священника в полумраке склада, оживились, как по команде рассыпали еле заметные, крупитчатые движения: переступили с ноги на ногу, тронули края платков, переложили сцепленные ладони. Та, что стояла с левого краю, самая сухонькая из них, была похожа отсюда на бабу Настю. Плечико острое, цыплячье, в пояснице надломлена слегка.
– Что ж вы, милые! – воскликнул отец Михаил. – Ах вы… В такую-то даль, а… Без предупреждения… Вот они, голубушки. И во вторник, говорят, приходили?
– Приходили, батюшка, не застали.
Гавка, устроившись на солнцепёке, с азартом похрустывал добытой таки где-то костью.
Фима поставил лопаты к створке ворот, отошёл вглубь склада.
Трудно было сказать, по-прежнему ли щурились старушки или теперь улыбались: глазки всё так же в щёлочку, высохшие рты растянуты ниточкой. Они заговорили со священником тихо и размеренно. По очереди, кирпичик за кирпичиком, принялись выкладывать привычную беседу.
– Видал, что делают, – обернулся через какое-то время отец Михаил к Фиме. – В такую даль, боже мой! С двумя пересадками. Пастыря в их хуторе нет, скончался, царство ему небесное, вот никак не назначат пока. Ты уж, будь ласков, сделай сам, хорошо?
– Конечно, батюшка.
– Ты парень крепкий. Как