Раздался щелчок. Всё стихло.
– Ну, – не выдержал я, – это уж слишком!
– Да уж, – отозвался мужчина, сидящий у фикуса, всё ещё не поворачивая головы, – совсем, понимаешь, озверели. Ни ума, ни лёгкости. Впрочем, что с них взять… Клавочка! Можно ещё биточков?
– Сейчас, Володенька, – раздался из глубин помещения грудной женский голос.
Откуда-то взялась толстая тётенька. По-моему, одна из тех, с которыми я ехал на поезде в Ленинград. Из моего купе. Она несла большую общепитовскую тарелку, на которой громоздилась целая гора биточков в подливе. «Прикамского варана», – продолжало звучать в голове отголоском радиопередачи. «Отчётно-подотчётного вездеруба…»
…Мне стало нехорошо. Слабость какая-то подступила к горлу.
Бред ведь полный, тоскливо думал я. Полный и окончательный бред.
Потом на меня нахлынула темнота.
Глава шестая. Эхо Ленты
Ненавижу, когда будят.
– Да встаю, встаю…
Свет ударил по глазам. Свет. Холод.
Снег. Нашатырный спирт. Этого ещё не хватало!
– Да вы что?!
– Очнулся.
– Вставай. Вставай, пожалуйста! Ну чего он? Никогда он раньше в обморок не падал… Ну вот, опять отрубается. Лёша! Лёша! Дайте ещё нашатыря.
Спать хочу… Чего ж так холодно-то… Дайте поспать.
– Ф-фу-у-у! Да уберите вы эту…
– Вставай!
– Вста-ю!
– Эхо ленты…
– Откуда?
– Хрен его знает. Ну что, стоим сами? Не падаем?
Снег. Холод. Незнакомые лица. Запах аммиака, запах бензина…
– Где я? Где Алиса? Вы кто?
– Здесь я!
Алисин голос… Почему же всё так плывёт? И ноги ватные… И во рту слюна какая-то… густая.