По большому счету, это уже не важно. Фидель отвоевал чуть ли не целое столетие у истории, намертво впечатав туда свое горячее имя, – не такая уж малая победа, и разве стоит желать большего? Даже самые злые враги Кастро не смеют испытывать сегодня злорадства – и это очень важно.
Какая разница, что придет на Кубу – китайский государственный капитализм, американский протекторат или русское бездорожье. Хочется, конечно же, чтобы Куба осталась все той же, единственной в Западном полушарии, горячей и страстной Кубой, – но при любом исходе история ее уже сложилась и пересмотру не подлежит. Имя Фиделя звучит как поэтическая строчка, и сколько еще отдаваться этому имени в жадных до веселого дела сердцах – никто даже не догадывается.
Что тебе снится теперь, Фидель, в этом жарком кубинском феврале?
Зимой 56-го года отряд Фиделя высадился на берегу Кубы, это был декабрь.
Зимой 57-го года Фидель провел бой у реки Ла-Плата, и это стало первой удачной операцией его бойцов, то было в январе.
Зимой 59-го года Кастро во главе колонны Повстанческой армии вступает в столицу и вскоре занимает кресло премьер-министра, как раз в феврале, 49 лет назад.
Самолично в эту зиму уходя от власти, Фидель одерживает очередную зимнюю победу, и, возможно, еще не последнюю.
Он по-прежнему полон достоинства и в отличие от большинства государственных правителей минувшего столетия, известных мне (уж российских-то наверняка), не делает вид, что собирается жить вечно: «Готовить Кубу психологически и политически к моему отсутствию – вот что было моим главнейшим обязательством после стольких лет борьбы, – говорит Фидель. – Я бы предал мою совесть, принимая на себя ответственность, требующую мобильности и полной самоотдачи, которых я лишен по физическим причинам. Я говорю это без драматизма».
Это слова не пасынка, но сына. Тот самый случай, когда подступившая к глотке драма звучит светло и чисто. Ну, как поэзия, я же говорю. В России эта высокая нота особенно хорошо слышна.
Раньше Кубе снилась наша страна. Потом Куба снилась нам. После сны перепутались, и краски их размылись. Но стихи все еще звучат.
Мне снилась даль, подсолнух подле хаты,
Калитка, отраженная в реке.
Когда на берег я сбегал по трапу,
Стучало сердце в каждом каблуке.
Я к матери бежал, кусая губы,
В косых лучах смеющейся слезы.
А по стране, как отпечатки Кубы,
За мной тянулись красные следы.
А это уже о будущем. Это уже о будущем сказано.
СЛИШКОМ МНОГО ПРАВЫХ
Мне и не вспомнить теперь, с какой целью мы собирались с пацанвой на огромном сеновале, в конюшне. Скорее всего, там было тепло, а внизу дышал и перебирал большими губами конь. Приходил конюх, и мы затихали в испуге, беспричинно хихикая в ледяные воротники.
В переизбытке чувств, чтоб всех вконец рассмешить, один чернявый, с наглыми глазами пацан из соседней, приросшей к нашей деревни нарисовал на морозном оконце свастику: до сих пор вижу его грязный ноготь и вдохновленное лицо