Девушка смотрела на брата с непониманием и грустью. Ей было неприятно видеть цепи на его руках, и было непонятно, почему он вдруг сорвался и дошёл до того, что лишил жизни валинкарца.
– А что, многих приходится ставить на место? Ты же сам запретил Феронду вступаться за тебя в стычках… – напомнила она ему.
– Да, запретил, – кивнул молодой маг. – Потому что вполне могу разобраться со всеми сам.
Его глаза недобро сверкнули, словно он заподозрил сестру в неуверенности в его возможностях. Лаивсена печально покачала головой, присаживаясь на корточки рядом с Лайгоном:
– Ты очень вспыльчив и никогда не прощаешь обид. Если кто-то несправедливо задел тебя в детстве, он остаётся врагом на всю жизнь…
– Неправда, – он улыбнулся ей уголками губ. – Просто те, кто несправедливо задевал меня в детстве, не преминут задеть и сейчас. Таков наш народ. Я бы простил, если бы кому-то действительно хотелось получить моё прощение.
– Гринор, может, и не желал твоего прощения, но это не повод убивать его…
– Значит, его имя Гринор? – притворно удивился Лайгон. – А я никак не мог вспомнить, когда разговаривал с отцом…
– Ты считаешь, что поступил правильно? – перебила его сестра.
– Да, – уверенно ответил он.
Лаивсена с тревогой смотрела на него. Она была единственной, кто знал о нём всё плохое, но продолжал любить и ценить. Он тоже хорошо относился к ней, и потому её печально-тревожный взгляд был просто невыносимым. Она спросила чуть дрогнувшим голосом:
– А если тебя… казнят за это?
– Не бойся, не казнят, – он почти ласково посмотрел на неё. – Изгонят или посадят в темницу, но точно не казнят… – он говорил об этом спокойно, будто это не касалось его напрямую, а потом усмехнулся: – Не смотри на меня так, словно видишь впервые. Я не такой любящий и справедливый брат, как Феронд.
– И всё-таки ты такой же мой брат, как и он… – тихо сказала девушка.
«Не такой же…» – подумалось Лайгону, но вслух он ничего не ответил, отвернувшись от Лаивсены, чтобы она не заметила, как глаза его загорелись ненавистью.
Лайгону повезло. Совет принял решение об изгнании, и Элара настояла на том, чтобы местом, где он должен будет жить, стал мир, населённый людьми. Она верила, что, пожив среди них, Лайгон сможет всё-таки принять себя таким, какой он есть, и не станет ненавидеть свою человеческую часть сущности. Мэггон тоже не был против, втайне надеясь, что хоть там его сын обретёт дом и тогда сможет простить своему отцу то, что он привёл его в мир валинкарцев, который не смог полюбиться Лайгону. Также это было очень выгодно дипломатически: за пару десятилетий изгнания страсти могли поулечься и валинкарцы смогли бы снова принять своего оступившегося сородича.
Принятое решение безотлагвательно было притворено в жизнь. Без прощаний, напутствий и прочего пафоса маг был отправлен