Честное слово, если когда-нибудь я сумею пролезть наверх, одним из первых мероприятий станет организация нормальной службы по охране порядка с четким расписанием прав и обязанностей, а также значительным поднятием жалованья у чинов полиции. Другого способа привлечь людей просто не вижу.
– Скольких ты убил? – спросил телохранителя, достаточно приняв на грудь, чтобы не смущаться.
– Да не знаю я, – легко отказался Керим. – Много. Вот первого своего до сих не забыл. А дальше проще. Где сотня, там дополнительный десяток незаметен. Когда татар бил аль ногайцев – так вовсе не разбирался. Всех подряд, – он скрипнул зубами. – Ненавижу.
– А пошто так не любишь?
Он долго молчал, я уж решил – не дождусь объяснений. Затем, будто продолжая монолог, заговорил внезапно.
– Я – никто, – сказал, глядя мне в глаза. – Без имени, народа и веры. Все отняли. И не прощу.
Опять длинная пауза.
– Мне лет пять было, когда налетели и всех побили. Я даже не знаю, где мы жили.
Я налил в кружки, и мы не чокаясь выпили. Обычай этот оказался старинным. Поминают умерших таким образом.
– Отец точно немец был, и с ним я говорил на его языке. Подзабыл, да пришлось кой с кем общаться – всплыло. А мать, – он растерянно развел руками, задев тарелку. Она с грохотом свалилась на пол, но он даже не обернулся. – Вроде на русском говорила, но не уверен. Плохо помню. Еще двое старших братьев было.
Кажется, моя очищенная водка крепко дала по мозгам Кериму. Впервые он делился личным. Выпить вполне способен, но помимо вина и пива никогда не наблюдал за ним любви к крепким напиткам. Хотя в чем на самом деле могу быть уверен…
– Русский я знал, но не очень хорошо. То ли соседи были, то ли в поселке на нем говорили. Но где был поселок? Хотя на самом деле все равно. Татары всех порубили, только молодых парней и девок в полон забрали, а деревню сожгли. Родичей я больше не видел, и остается лишь надеяться, что спрятались вовремя. Не верю, но надеюсь. Больше всего болит, что увижу их или братьев – не узнаю. Столько лет прошло!
Мы добавили еще. А потом еще. Он молчал и смотрел в стол. Подталкивать я не пытался.
– Кочевникам рабы не нужны, – заговорил вновь Керим. – За скотом ухаживать надо, перегонять на пастбища. Их богатство и жизнь не в золоте, а в величине стада. И чужому доверить столь ответственное дело нельзя. Конь под рукой, дороги рано или поздно выяснит, сбежит. Потому есть в основном домашнее рабство, но там особо много слуг и без надобности. Или женщин берут на роль младших жен. Да тоже не часто. Без привычки в степях долго не протянешь. Мне, наверное, повезло. Не в Турцию поехал для отдачи в янычары или, того хуже, в евнухи. Подвернулся один покупатель поближе, натухэй…
– Кто? – переспросил я невольно.
– Есть такое племя на Тамани. Адыги. На левой стороне Кубани живут.
Надо озадачиться поиском карт, подумал, понимающе кивнул. Кубанских казаков помню, а адыгейцы – это ведь не иначе должны на Северном