Быстренько нащупала в темноте выключатель – надо же, ведь практически полжизни здесь не появлялась, а руки все прекрасно помнят. Зловещую темноту разорвал резкий электрический свет, чуть рассеянный матовым стеклом плафона-шара, загоняя страхи и тени прошлого в дальние уголки помещения. Полина облегченно выдохнула, бросила чемодан в прихожей, и прошла в комнату.
Квартирка была самая что ни на есть обыкновенная, типичная хрущевка: из прихожей маленький коридорчик вел в крошечную кухоньку, по пути сворачивая в так называемую «большую», а на самом деле никакую не большую, а очень даже скромненькую, всего-то неполных семнадцати метров комнату, оттуда вход во вторую, уж совсем малюсенькую двенадцатиметровую.
Когда Полина была маленькой, эта квартира казалась ей вполне просторной и очень даже уютной. Теперь же все вокруг выглядело крошечным и нелепым. Все тот же круглый стол, покрытый вязанной крючком некогда белой, ныне пожелтевшей скатеркой, и три совдеповских стула, задвинутых под него; старый скрипучий раскладной диван-книжка, два столь же древних кресла, одно из них, насколько помнила Полина, с поломанной ножкой; полированная мебельная стенка столетней давности со сколотым в некоторых местах лаком и без половины ручек – они были изготовлены из жутко хрупкого металла и начали отлетать буквально с первых дней. Шторы на окнах, имевшие в далеком прошлом яркий изумрудно-зеленый цвет, с шикарными золотыми оленями по полю, выцвели и приобрели стойкий болотный оттенок. Все тот же парадный столовый сервиз за стеклом серванта, подаренный когда-то маме коллегами, все те же собрания сочинений Пушкина, Алексея Толстого, Макаренко, Лескова и Есенина в соседнем отделении мебельной стенки. Даже обои, и те старые: аляповатый крупный орнамент из фантастических цветов. Полина подивилась: надо же, за столько лет у отца даже не дошли руки до ремонта.
В спальне тоже абсолютно ничего не изменилось: кровать со старым же покрывалом, трехстворчатый шкаф с перекошенными дверцами, шикарный инкрустированный комод, впадающий в резкий диссонанс с остальной мебелью. Впрочем, даже этот красивейший образец мебельного искусства, который Полина когда-то обожала, и тот сейчас выглядел довольно жалко, покрытый толстым, явно не трехнедельным слоем пыли. Ни единой новой, незнакомой вещи. Отовсюду, буквально из каждой щели, веяло разрухой и запустением…
Темнота почему-то пугала, и Полина включила свет везде, где только можно, лишь бы изобразить хоть жалкую иллюзию жизни. Приняла душ – стало немножко полегче, появилось, наконец, некоторое ощущение дома. Завернувшись в банное полотенце, она прошла в спальню и поменяла постельное белье. Все, теперь спать, спать… Ведь прошлой ночью, еще не отойдя от тяжелого межконтинентального перелета, она так и не смогла заснуть – получив телеграмму, Полина просидела до утра в полной прострации,