Над зеленым океаном сельвы, простирающимся до самого горизонта, немного поодаль торчат гордые головы еще как минимум трех таких же башен, как та, на которую я только что вскарабкался. А над всем этим безбрежным пространством неспешный ветер гонит низко-низко облака, какие посветлее, какие потемнее. И некоторые тучи, совсем уж серые и брюхатые, даже периодически извергают из себя молнии, разящие землю своими причудливо изогнутыми жалами. Одна из этих громоздких, как дирижабль, туч, неторопливо приблизившись, как раз начинает побрызгивать помаленьку водичкой и на меня. Спрятавшись было от этой океанической жути внутри алтаря, немедленно выбегаю, зажав нос, под разыгравшийся дождик наружу. Что ж, и жрецам за время своего долгого бдения над подлунным миром тоже надо было периодически отливать. Чего уж про нас-то, туристов, говорить? Не спускаться же с этакой кручи в кустики! Обхожу площадку по периметру и замечаю, что храм неподалеку как будто бы даже повыше будет. Надо сходить проверить! Спускаюсь значительно быстрее, чем поднялся, но приблизительно с теми же неудобствами от незнания альпинистских технологий древних майя. Выхожу с площади и по тропинке, по тропиночке, добираюсь до интересующего меня сооружения. Забираюсь примерно таким же образом, как и полчаса назад. Точно, это даже выше, но ощущения похожие. Как будто на колесе обозрения, или там, в останкинском ресторане «Седьмое небо» поздне-советского периода, только передо мною не современный, а законсервированный столетиями город, пронзивший пышную сельву своими упрямыми каменными башнями.
Площадка для игры в мяч в Тикале слишком мала, чтобызагипнотизировать волшебной реальностью потерянного мира, и я без сожаления оставляю ее вниманию только что прибывшей группы по – детски наивных японцев. Для них любой камешек, названный ушлым гидом автохтонным чудом света, является предметом искреннего восхищения, достойным немедленного запечатления на камеру. Мойпуть – к новым вершинам древних храмов, и я взбираюсь на каждый из них, где ступени позволяют