Конечно не так. Наконец-то ты нашел комфортный и ненапряжный, достойный источник применения сил. Точку опоры приложения теорий и практик, лабораторный локус, дающий возможность максимально четко изложить накопившийся опыт.
Но любовь ли это пристальное внимание и желание отдавать ей время и деньги, внимание и силы?
У меня есть приятель, больше двадцати лет читавший Набокова, с тем чтобы в конечном счете написать о Набокове большую книгу. Но может ли он назвать Набокова своим любимым писателем?
Мотивация, впрочем, записана в его набоковском «дневнике наблюдений», поэтому случая можно не искать, но выписать цитату:
«Ответ: я ловко преобразился в писателя-сочиняющего-большую-книгу-о-Набокове, и мне совершенно не хотелось преображаться вспять, терять этот крайне приятный статус. Большое счастье – работать над такой книгой».
Чужой город невозможно присвоить. Можно, однако, вырастить у себя внутри знак причастности к тому, что тебе не принадлежит и никогда принадлежать не станет: уплотнение книги, завязь которой растет буквально на глазах.
23
Главным впечатлением от первой Венеции было не то, что видел, но скорее то, что чувствовал, пока по улицам летел. Легкость, с какой она раскладывается перед тобой, демонстрируя богатства. Обманчивая открытость, на дорогах которой никто не встречает препятствий.
Город раскрывается, подобно лабиринту, когда у тебя в руках – путеводная нить. Даже если ты здесь в первый раз и лишь полчаса назад сошел с корабля на сушу, город успевает обступить своей доступностью, подхватывая воздуховодом, едва ли не за руку ведет в закрома.
Никогда, кажется, интуиция не работала у меня с такой полнотой, заранее зная, что ждет за тем или иным поворотом. Это, с одной стороны, снижает степень удивления, поскольку все, что свершилось, уже будто бы было внутри пережито в расфокусированном, что ли, виде. А с другой – именно это обманчивое déjà vu обрекает фланера на ощущение сна, в котором внутренний голос рассказчика способен опережать события.
24
Только потом, много лет спустя, осознается, что многочисленные каналы – не преграда, но награда раскрытия ничем, никем не заслоненной перспективы.
Город этот размят до последней стадии гуттаперчевости столетьями поточного туризма, отработавшего русла бесконечных потоков до каждой градостроительной запятой, из-за чего, между всем прочим, Венецию невозможно: а) удивить, б) заставить себя запомнить или хотя бы на самое короткое время, в) задержаться в этих дырявых объятиях. Непременно вымоет, изгонит без стыда и следа, забудет в ту же минуту, если, конечно, вообще заметит. Я даже не знаю, что нужно сделать, чтобы она тебя заметила.
Но, кстати, нужно ли, чтобы замечала?
Может быть, прошелестеть стороной, тенью тени, не вступая ни в какие отношения с резидентами каменных островов, гораздо удобнее для самосохранения, чем таки вступать и вязнуть в городе, постоянно