– Ты чего, мыл её, что ли? – удивлённо спросил он Сашу.
– А что, машина всё-таки, не человек, – ответил Саша, стирая пальцем небольшой пыльный потёк. – Она же сама помыться не может.
Леша хмыкнул.
– Бегает? – спросил парень.
– А чего ей не бегать? Движок форсированный из кэгэбэшной конюшни, свечи «бошевские», резина финская, а карбюратор с лодочного мотора «Кавасаки». Ничего отечественного внутри, продавать даже жалко.
– Так не продавай, – сказал Лёша, подняв капот и осматривая мотор.
– Деньги нужны, – сказал Саша, нежно похлопав свою машину по дверце.
– Тогда не хнычь, но больше двух сотен я тебе не дам. Ты же знаешь, зачем я покупаю, – сказал Лёша, отдавая Саше засаленную записную книжку, которую он вместе с другим хламом выгреб из бардачка.
Саша кивнул:
– А, ладно, – решился он и отдал парню ключи.
Лёша сунул руку между передними сиденьями и достал из щели бензиновую зажигалку, с которой Саша давно распрощался.
– Хочешь посмотреть? Я её прямо сейчас в заезд поставлю, – сказал Лёша. Сегодня двенадцать «Запорожцев» набралось, и из них решили сделать супер заезд. Ничего, если я твою «Волгу» с «Запорожцами» поставлю? Не обидишься?
– А на что здесь можно обижаться? – удивился Лёня.
– Ну, как же, «Волгу» с «Запорожцем» равняем, стираем кастовые грани, вроде как западло, даже деньги обратно отдают, – сказал Алексей, вынимая на всякий случай ключи.
Саша отрицательно помотал головой и махнул рукой, «давай, дескать, езжай». Лёша сел за руль, и машина ожила, как норовистый конь, она повела по земле задними колёсами, но, почувствовав твёрдую руку, прыгнула с обрыва и, не разбирая дороги, спустилась вниз по прямой, по почти отвесному склону, и, сделав полицейский разворот, встала рядом с клетчатым флагом, обозначающим старт.
– За такую машину две сотни? – изумился Лёня, когда уехал Лёша.
– И за это спасибо. Ты же знаешь, что они с машинами делают?
В это время внизу качнулся клетчатый флаг, и машины рванулись вперёд. В пятидесяти метрах от старта специально было сделано сужение, и машины стремились пройти его, по возможности, скорей всех. Это был судьбоносный момент. Константин Симонов сказал бы про них так – «они ещё не знали, что этот переезд уже разделил их на живых и мёртвых». Те, кто не успевал проскочить горловину, попадал в крупорушку: машины залезали друг на друга, переворачивались, отрывая двери и крылья, двигатели от перегрузки глохли в самый неподходящий момент и загорались – здесь происходил первый отсев неудачников.
Грязные, ржавые, вихляя сбитыми осями и помахивая, как крыльями, полу оторванными дверьми, они двигались