Ели неторопливо, разговаривали, радовались дождичку. Освежил землю малость. В конце завтрака, когда все насытились, Николай завел речь о сватовстве.
– Мам, думается, пора сватов к отцу Александру слать. Самое время. Мы с Егором покумекали, решили прямо нонча и наладиться. Неча тянуть бестолку. Который год оба маются, пора в стойло.
– А примет отец Александр нонча? – засомневалась мать. – Он с зари в хлопотах: заутреня, обедня, вечерня – не до сватовства. Мож, погодить денек?
– Сколько лет ждали, еще денек подождут, не развалятся, – поддержала Любаша свекровь. – Кто же такие дела в празник делает?
– То пост, то празник, – недовольно и разочарованно буркнул Егор. – И так три года!
– Тебе на фронт не идить! – осадил его брат. – Чего ты? Небось, не помрешь за день, не на год откладываем, потерпи. Поспешишь, людей насмешишь!
После обильного завтрака мужики вышли на улицу посидеть, покурить. Камень у входа, дорожка под окнами были уже сухими. Только ямки и катышки видны в пыли. Густо пахнет травой, прошедшим дождем. Рыкнула гармонь за избой, заиграла, завеселилась. Должно быть, Илья Грачев, Эскимос, вышел на улицу. Эскимосом его прозвали потому, что он был на каторге на Чукотке. Ссылали его туда за убийство. Конокрадом был. Накрыли его однажды за этим делом, и убил Илья хозяина коня. Вернулся он в деревню этой зимой и много рассказывал про жизнь эскимосов. Вот его так и прозвали. Как только Илья заиграл, сразу где-то на Хуторе залилась другая гармошка.
– Как петухи перекликаются, – весело усмехнулся Николай. – Щас, мотри, с Вязовки отзовутся, – и крикнул жене в избу: – Любаша, что-то Гнатик разоспался? Покорми его, да пойдем на луг. Народ выходить.
Из-за избы донесся хриплый голос Ильи Эскимоса.
Шел деревней – веселился,
Полюшком – наплакался.
Ты бы с осени сказала —
Я бы и не сватался.
Ему ответил женский, озорной, но грубоватый.
Я иду, иду и стану
И спрошу саму себя:
О котором парне думает
Головушка моя?
И тут же подхватил другой женский голос, тонкий, как у молодого петушка.
Меня милый изменил
Чернобровую нашел,
А она седые брови
Подвела карандашом.
Озорной, грубоватый не замедлил ответить.
Лиходейка меня судит
А сама-то какова:
Целый месяц пришивала
К одной кофте рукава.
Любаша вышла на порог, стояла, слушала,