Эстонский предок Пушкина
Как известно, Абрам Петрович Ганнибал, прадед Пушкина, в 1741 году из своего имения Карьякюла2 переехал в Ревель3, где долгие годы проработал на должности обер-коменданта.
Родным языком ревельцев и карьякюльцев был эстонский.
Да и сами они были эстонцами.
Но притворялись то немцами, то русскими.
А между собой беседовали по-французски.
А. П. Ганнибалу это не нравилось.
Заслышав где-нибудь иностранную речь, он моментально чернел от гнева.
Ну а поскольку слышать ее обер-коменданту приходилось повсюду, то современники не черным его и не видели.
Так родилось досадное историческое заблуждение о том, что А. П. Ганнибал будто бы вовсе и не эстонец, а… арап!
На этом основании правнука Ганнибала, Александра Сергеевича Пушкина, эфиопы зачислили в ранг своих национальных поэтов, а у эстонцев, напротив, его стихи даже в антологию эстонской поэзии не включены.
Вот такая вышла петрушка!
Теперь, когда выяснилась истинная причина, побудившая историков усомниться в эстонском происхождении А. П. Ганнибала, у эфиопов нет никаких оснований примазываться к славе Пушкина, а эстонцам следует подумать об установке на площади Свободы памятника почерневшему от гнева Ганнибалу или его прославленному правнуку.
Нянино горе
Няня великого поэта, Арина Родионовна, жила далеко от Ревеля и Карьякюла, поэтому по-эстонски не говорила. Даже по национальности не была эстонкой.
Это не мешало ей слыть хорошим человеком, но приносило много горя.
Чтобы изучить эстонский язык, она стала прибегать к гипнозу.
Для погружения в гипнотический сон няня использовала специальное устройство – веретено.
Но из-за отсутствия магнитофона дело шло плохо.
В итоге, продремав полжизни «под жужжаньем своего веретена», няня так и не выучила ни одного эстонского слова.
Чтобы утешить няню, Пушкин частенько предлагал ей: «Выпьем с горя!»
Кружку при этом он прятал у себя за спиной и подначивал: «Где же кружка?»4
Арина Родионовна принималась искать, переворачивала полдома. Наконец серчала, что опять-де кто-то из экскурсантов умыкнул экспонат с посудной полки.
И тут Пушкин – бах кружку на стол: «Наливай!»
Ох и весело же им потом было!
Именно для няни, чтобы она порадовалась успехам воспитанника, Пушкин с раннего детства приучился переводить свои стихи и прозу с эстонского на русский язык.
И, судя по «Евгению Онегину», достиг в этом нелегком деле фантастического совершенства.
Друзья Пушкина
У Александра Сергеевича Пушкина было много друзей.
Некоторые из них не были эстонцами.
Впрочем, последнее требует уточнения.
В приводимых ниже очерках я почти не затрагиваю национальной темы, полагая, что любопытство интересующихся ею читателей хотя бы отчасти удовлетворят примечания, даваемые мной в конце каждого очерка.
Пущинский колокольчик
Прадед Ивана Ивановича Пущина, Иван Пущин, имел привычку углубляться в одиночку в пущи и пропадать там по несколько дней кряду.
Няньки, бабки, тетки, дядьки разбредались в поисках Ивана на много верст окрест.
И тотчас же терялись сами.
На их поиски приходилось созывать родственников из соседних деревень.
Те тоже терялись.
Так бы весь род с челядью и приказчиками в пущах и затерялся.
Но однажды кто-то умный предложил вешать на шею прадеда и всех его потомков колокольчики.
Каждому свой. Чтобы по звуку можно было отличать, кто где в данный момент бродит.
Обладая недюжинным музыкальным слухом, Пушкин очень хорошо помнил звук колокольчика своего лицейского друга Ивана Ивановича. Сколько раз этот тонкий звон позволял ему без труда отыскивать Пущина при играх в жмурки!
Какова же была радость поэта, когда знакомый колокольчик огласил заснеженный двор затерянного в лесах Михайловского!
«Мой первый друг, мой друг бесценный!
И я судьбу благословил,
Когда мой двор уединенный,
Печальным снегом занесенный,
Твой колокольчик озарил5», —
вспоминал поэт позднее.
Перед его мысленным взором проплывало расплывшееся в улыбке лицо лицейского друга, звенел колокольчик…
Пушкиноведы полагают, что очевидная из данного очерка аналогия