Хотя, были времена… Но. Времена оставим журналистам и историкам. Это их хлеб. И это их хлев. Дурной каламбур. Простите, не смог удержаться.
Повседневность.
Повседневность – нечто среднее, бестелесное, то, что отдаленно напоминает дряхлеющее тело, но не имеет отражения, а потому не беспокоит нас никогда. Никогда. Никогда. Не смог удержаться.
Вселенская любовь
Никогда не забуду восторженных глаз этой девочки, преподавательницы музыкального училища, что по причине безответной любви пыталась повеситься на кухне, пока мать вышла прогуляться с кривоногим псом по имени Боба, понурым альбиносом с гомосексуальными наклонностями.
Веревка оборвалась, и вот – волшебное возвращение к жизни.
С момента самоубийства до нашей встречи прошло что-то около полутора лет. Счастливая улыбка намертво приклеилась к ее хорошенькому, еще недавно осмысленному личику. Теперь ее радовали самые простые вещи, и каждый день наполнился сыгравшей с ней злую шутку любовью. Любовью ко всем и каждому в отдельности.
Ко всем и каждому в отдельности.
Хотите знать, что такое вселенская любовь? Вот это и есть вселенская любовь.
Все могло сложиться иначе.
Алексей Ильич и бродяга
Все могло сложиться иначе.
Предположим, Алексей Ильич не пошел сразу же домой, а задержался во дворе. Увидел сырого, источающего ароматы трав седобородого бродягу на бревнышке, присел рядом, угостил его сигаретой, закурил сам. Помолчали. Бродяга (по причине каждодневного страдания среди бродяг множество нежных отзывчивых людей) спрашивает, – Что-то случилось? Или, – Что случилось? – Мы заблудились. Мне кажется, мы заблудились. Я заблудился. Шел, как будто, в одном направлении, а оказался… черт его знает, где оказался. Ничего не понимаю. Вы не знаете, где мы? Я потерял компас. – Вы ходите с компасом? – Иногда. А вы не знаете где мы? – На бревнышке, – и, немного помолчав, – все хорошо.
Вот – золотое слово заблудшему.
Вот – голова на материнских коленях.
Вот – пробуждение от кошмарного сна, – Все хорошо. Теперь все будет хорошо. – Откуда вы знаете? – Я уже давно здесь сижу.
Дальше смех или слезы, все равно.
Разрешение.
И все. Все. Никакого демиурга и никакого романа. А уж если и роман, так не о Ягнатьеве вовсе, а о бродяге том седобородом, влажно пахнущим травами.
Или о девочке. Можно было бы развить линию девочки, и создать нечто жизнеутверждающее. То, в чем мы все так нуждаемся теперь. Нуждались и прежде, но теперь – в особенности. Можно было бы развить линию девочки, но это не мое.
А можно было бы поведать читателю полную костров и морских звезд историю путешествий бродяги.
И в том и в другом случае пришлось бы использовать факты биографии. Наблюдать, оборачиваться, отслеживать, сопоставлять, анализировать, что, в конечном счете, обязательно