Исходя из вложенного в приведенном древнем изречении смысла и беря во внимание суть правильного разрешения только что разъясненной народной загадки, если продумать это все без всяких их предвзятостей, всегда вытекающих от результатов обычного для современного человека, так сказать, «пустомыслия», то невозможно умом не согласиться и чувством не признать, что всякий именующий себя человеком должен, никогда не ленясь и придумывая постоянно всякие, так сказать, «компромиссы», бороться со своими им самим признаваемыми слабостями, чтобы достигать поставленной себе цели, сохраняя в целости доверенных призору его разумности этих двух совершенно противоположных по своей сущности самостоятельных животных.
Кончив вчера вечером это свое, как я назвал, «мудрствование-для-размаха-мысли», сегодня утром, когда, взяв с собой конспективно написанную мною еще в первый год моей писательской деятельности рукопись, из которой я намеревался почерпнуть материал для продолжения начала этой второй серии, я пошел в парк с целью, сидя под деревьями исторической аллеи, работать дальше, я после прочтения первых же двух-трех листов, забыв все окружающее, очень глубоко задумался над тем, как продолжать дальше, и с мыслями, вызвавшими эту мою глубокую задумчивость, просидел там, не написав ни одного слова до самого позднего вечера.
Я был так углублен в эти мои мысли, что ни разу не заметил, как младшая из моих племянниц, в обязанность которой входило следить за тем, чтобы мною обычно употребляемый, особенно при всякой активной как мыслительной, так и физической работе, «аравийский-кофе» не совсем остывал в чашке, меняла его, как я узнал об этом позже, двадцать три раза.
Для того, чтобы вы могли представить себе всю серьезность причин моей такой углубленной задумчивости и понять хотя бы приблизительно трудность создавшегося положения в моем писании, надо сказать, что по прочтении сказанных листов, когда по ассоциации в моей памяти восстановилось все содержание этой рукописи, которую я предполагал использовать для вступления к этой второй серии, мне стало совершенно ясно, что все то, над чем в течение многих бессонных ночей я, как говорится, «кряхтел», теперь, после сделанных мною дополнений и изменений в окончательной редакции книг первой серии, уже совершенно не годится.
Поняв это и испытывая около получаса состояние, которое Молла Наср-Эддин определяет словами: «чувствовать-свое-полное-до-волос-включительно-сидение-в-галоше», я сначала готов был примириться и решил составить вновь всю эту главу. Но после, когда, продолжая автоматически вспоминать всякие отдельные фразы из моей рукописи, в моей памяти между прочим воскресло то место, где – в целях объяснения,