Один из участников конкурса, по жребию, начинал в пении импровизированной мелодией задавать своему партнеру какой-нибудь вопрос на религиозную или философскую тему или о смысле и происхождении той или иной известной легенды, предания или поверья, а другой отвечал уже своей импровизированной, субъективной мелодией, причем эти субъективно-импровизированные мелодии должны были всегда, как в смысле тональности, так и в смысле так называемого настоящими учены ми композиторами «ансапально-вытекающего-эхо», так сказать, «ответствовать-созвучиям», перед этим воспроизводившимся.
Все это пелось в стихах и произносилось главным образом на общепринятом в тот период при сношениях между разноязычными народностями этих местностей «тюркско-татарском» разговорном языке.
Такие состязания длились неделями, а иногда месяцами, и заканчивались награждением, по общему приговору присутствующих, наиболее отличившихся певцов призами и подарками, обычно состоявшими из предоставленных слушателями для этой цели скота, ковров и т. д.
В детстве я был свидетелем трех таких конкурсов, происходивших в Турции – в городе Ван, в Азербайджане – в городе Карабах, и в местечке Субатан Карской области.
Моего отца в Александрополе и Карсе, в городах, в которых в период моего детского возраста наша семья имела свое местожительство, многие, знавшие его, часто приглашали на устраиваемые «званые-вечера», чтобы послушать его рассказы и пение.
На таких вечерах он воспроизводил по выбору большинства присутствовавших какое-либо одно из многочисленных сказаний или поэм, передавая диалоги между действующими лицами пением.
Иногда, чтобы закончить такой рассказ, не хватало ночи, и слушатели собирались опять на следующий вечер.
Под воскресенье и под праздничные дни, когда на другой день можно было не вставать рано, отец и нам, детям, рассказывал о чем-нибудь – или о бывших великих народах и замечательных людях, или о Боге, природе и таинственных чудесах, и всегда эти рассказы заканчивались какой-нибудь сказкой из «Тысячи-и-одной-ночи», которых он знал столько, что их действительно хватило бы по одной самостоятельной сказке на тысячу и одну ночь.
Из многочисленных сильных впечатлений от таких разных рассказов моего отца, оставивших след на всю мою жизнь, одно в последующей моей жизни не менее, пожалуй, чем пять раз служило для меня, так сказать, «воодушевляющим-фактором» в возможности понять непонятное.
Это сильное впечатление, служившее для меня впоследствии «воодушевляющим-фактором», окристаллизовалось во мне, когда однажды отец мой рассказывал и пел о легенде так называемого «Допотопного-Потопа», и по этому поводу между ним и его одним другом и приятелем возник спор.
Это имело место в тот период времени, когда мой отец принужден был, по «велениям-житейских-обстоятельств», сделаться профессиональным плотником. Тогда-то к нему в мастерскую часто захаживал этот его друг и приятель, и они другой раз