Карусель. Уильям Сомерсет Моэм

его не отличалось красотой: брови казались тяжеловатыми, а челюсть – слишком квадратной, зато глаза были выразительными, порой насмешливыми или суровыми, хотя на некоторых смотрели с невероятной добротой, а в его низком звучном голосе слышалась убедительность, силу которой он прекрасно осознавал. За маленькими черными усами скрывался подвижный красиво очерченный рот и великолепные зубы. Он создавал впечатление сильного человека с непростым характером и явно обладал умением владеть собой. Молчаливый в присутствии незнакомцев, он приводил их в замешательство холодным безразличием, и хотя друзья знали, что на него можно положиться в любой ситуации, и не скупились на похвалу, многие обвиняли его в высокомерии. Чтобы поразить всех и вся, он не особенно старался скрывать нетерпимость к любым проявлениям глупости. Мисс Ли его рассуждения представлялись интересными, однако те, к кому он по какой-то причине не испытывал интереса, находили его рассеянным и нелюдимым.

      Он казался человеком исключительно сдержанным, и лишь немногие знали, что за напускным спокойствием Фрэнка Харрелла скрывалась весьма темпераментная натура. Он считал это слабостью и специально натренировался не выдавать своих чувств; но чувства-то остались, бурлящие и переполняющие душу. И он категорически не доверял своим суждениям, которые было так легко увести в сторону с узкой тропинки логики. Он держал рядом с собой часы, которые никогда не переставали тикать, словно он постоянно чего-то ждал, возможно, освобождения от неких оков. Он чувствовал себя рабом живого воображения и понимал, что все это идет вразрез с наслаждением самой жизнью, которая, если верить его философии, была единственным концом бытия. И все же его страсти носили скорее умственный, чем телесный характер, а его дух постоянно подталкивал плоть к поступкам, в которых он не находил ничего, кроме разочарования. Его главным стремлением был поиск истины, и, к величайшему презрению мисс Ли (ведь она прекрасно себя чувствовала, неизменно в чем-то сомневаясь, и всегда обозначала отношение к жизни легким пожиманием плеч), он стремился к определенности с рвением, которое другие мужчины берегли для любви, или славы, или обогащения. Но все его поиски не увенчались успехом. Убежденный, что после этой жизни его ничего не ждет, он старался максимально использовать каждое ее мгновение.

      И все же казалось нелепым, что многочисленные усилия, само течение времени, загадочные совпадения событий, противостояние мира и человека ни к чему не ведут. Он не мог избавиться от мысли, что во всем этом должен скрываться какой-то смысл, и, чтобы отыскать его, изучал различные науки и философию с неистовой страстью, которая показалась бы его коллегам в больнице Святого Луки – достойным специалистам, не видящим ничего дальше предметного стекла микроскопа, – необычной и почти безумной.

      Но лишь человек с хорошо развитым воображением мог бы заметить в докторе Харрелле следы внутренней борьбы, в которой было не меньше ярости, чем в неистовом гневе, свойственном людям более практичным. Он был