Я взял стопку. Он положил мне на плечо ладонь. Чувствовалось, как подрагивали мелкой дрожью некогда такие крепкие пальцы.
– Если какая зацепка появится, не поленись, сообщи. Мне это очень важно. Он ведь и школу в нашем селе открывал. Кажется в 1865-м или где-то около этого году.
Но зацепки не появилось, и я не смог ему ничего написать.
Жизнь военного журналиста шла в другом ритме, в ином темпе, чем у людей, как мы между собой говорили, гражданских. Шла под рев танков и грохот артиллерии на полигонах, треск автоматных и пулеметных очередей на стрельбищах. Затем провожал из ковровского гарнизона в далекий Афганистан хороших офицеров и прекрасных друзей. Встречал оттуда гробы и нес венки в траурной процессии. Писал о фронтовиках, партизанах. Искал какие-то военные документы, записывал чьи-то воспоминания. И работа в военной газете не оставила ни единого шанса для дальнейшего поиска. Правда, надежда теплилась. Подогревали ее подаренные Василем книги. А они и на самом деле оказались удивительными. Историко-литературные журналы середины XIX столетия. Журналы времени Тихоновича – пастыря лунинской паствы – из его церковной библиотеки.
Получил от матери очередное письмо. Было это в 1981 году. Писала она, как всегда, очень мало. Скупо. И занимала всеми новостями полстранички из тетради, в которой на обратной стороне записывала свои колхозные трудодни. Полстранички и не больше. Имела только начальное образование, которое выходила при Польше. Стеснялась своих, как она говорила, каракуль. Но читала неплохо и письма писала сама. «Как-нибудь разберете, зато не надо никого чужого просить. Что сообщила, то и наше». На этот раз письмо заканчивалось словами: «И еще хочу тебе сказать, что ушел из жизни Василь Гой. Хоронить пришло очень много людей. Оно и понятно. Таких ковалей, как он, уже и не сыщешь».
Я несколько раз перечитывал эти строки, не веря в случившееся. Василь – мужик в расцвете сил, 45 лет за плечами, всего-то ничего, и вдруг…
Оборвалась ниточка, которую считал такой прочной, долговечной…
Еще были годы службы в Германии, затем перевод в Среднюю Азию – Ташкент. Там пахло войной. Ей жили, о ней говорили, ее чувствовали. Со всей пылкостью начал просить командование командировать меня в Афганистан. Но на горизонте уже маячил вывод наших войск, и добавлять себе излишней головной боли из-за какого-то сиюминутного стремления журналиста руководство не стало. Таких «просителей», как я, в Ташкент приезжало немало. И военных, и гражданских. Им почему-то хотелось побывать на этом празднике смерти, увидеть все своими глазами.
– А чего там видеть, – часто говорил мой добрый друг, красивый и энергичный дагестанец, военный врач Максим Магомедов, – пойди в госпиталь, в нем эта война во всей своей красе, слезами захлебнешься.
Ходил. Беседовал. Переживал и писал.
…На родину я вернулся после