В квартире, куда они приехали, действительно было видно присутствие большого праздника. Она была завалена цветами и не совсем трезвым народом. Народу, правда, осталось уже мало. Две молодые дамочки, которых Сергей представил, как своих сводных сестёр. Одного очень красивого молодого человека в плавках, хотя на улице и был октябрь месяц. Женщины средних лет, явной именинницы, которая, почему-то, была с кровоподтёком во всю правую сторону лица, с фиолетовым синяком под глазом, с содранными локтями и в ночной рубашке. Две девицы были трезвые и уже укладывались спать, а странная парочка сидела за столом в большой комнате, была сильно под градусом и спать явно не собиралась. Настя смотрела на них и вспоминала такие же пьяные застолья из своей молодости, которые всегда заканчивались драками с мордобоем, и вот такими вот синяками во всё, только её, лицо. Синяки ставил смешной и непонятный муж Лёня, сгинувший давно из её окружения, но оставивший неприятные воспоминания и представления о семейной жизни.
Сергей помог ей снять плащ в прихожей и ввёл в большую комнату.
– Вот. Знакомьтесь! – как бы подтолкнув её под локоть, и, таким образом, выдвинув чуть вперёд, сказал он. – Это моя любимая девушка Настя!
– А разве не я твоя любимая девушка, Саша? – сказал молодой человек заплетающимся языком, икнул, и нахально заулыбался. Его голова, при этом закачалась, как у китайского болванчика, который достался ей от дедушки и стоял дома на полке у кровати, очень древняя, китайская и дорогая фигурка из кости.
Эта его нахальная физиономия скопировала и выражение лица, и мимику ухмылок Лёни до такой степени похоже, что в её глазах, вдруг, всё отчётливо всколыхнулось в памяти и встало настоящей картинкой из прошлого. Настя испугалась этого места, куда она неожиданно попала. Ей показалось, что она опять вошла в кошмар первых месяцев проживания в однокомнатной одинцовской квартире и что вот сейчас, немедленно, всё в точности повторится. Вот сейчас из кухни выйдет пьяный Лёня и начнёт её бить головой об пол или стенку, а потом безобразно насиловать прямо при этих чужих людях, а они будут сидеть, и смеяться, наблюдая происходящее, а может быть и принимать участие. Особенно ей не понравилась эта толстая женщина в ночной рубашке с синяком. Она была похожа на её пьяную мать, из их узкой комнаты в коммуналке, которую подруги звали Клавка, и которую она тихо ненавидела.
Она точно так же отреагировала на реплику парня, как отреагировала бы и её мать, засмеялась пьяным голосом и на всю комнату, и на всю Настину голову, и на всю Настину жизнь так очень громко и противно, что её противный смех загремел прямо в черепной коробке. Она сразу же почувствовала, как её голова стала чуть подёргиваться. Она знала, что это такое. Это было началом приступа. Нужно было немедленно остановить этот