По прошествии нескольких мгновений старик, казалось, нашел в сумерках то, чего он искал. Взор его остановился на группе деревьев, стен и крыш, едва видневшихся в долине и похожих на мызу. Он одобрительно кивнул головою, как бы желая сказать: «да, да, здесь»; затем он стал водить пальцем по воздуху, как бы намечая себе путь через поля и изгороди. Время от времени он всматривался во что-то такое с неясными очертаниями, двигавшееся над крышей главного здания мызы, как бы спрашивая себя: «что бы это такое могло быть?» Но из-за позднего времени он не мог ясно различить этот предмет. То не был флюгер, потому что он развевался, а с другой стороны, это не похоже было и на флаг.
Старик, видимо, устал; он с удовольствием отдыхал на тумбе, на которую уселся, и впал в то смутное забытье, в которое обыкновенно впадают очень уставшие люди в первые минуты отдыха.
В сутках бывают часы безмолвия и тишины. Как раз был такой час. Старик наслаждался им, смотрел, слушал, – что? – безмолвие. Даже самые сильные характеры подвержены меланхолии. Вдруг эту тишину не то чтобы нарушили, а, так сказать, подчеркнули какие-то голоса. То были голоса женщин и детей. В сумерках порой раздается словно какой-то веселый трезвон. Из-за кустарника не видно было группы, из среды которой доносились эти голоса; но по звуку последних можно было заключить, что эти люди проходили у подножия дюны, направляясь к равнине и лесу. Эти чистые и свежие звуки доносились до старика с такой отчетливостью, что он не проронил ни единого слова.
– Нужно торопиться, кума Флешар, – говорил один женский голос. – Сюда, что ли?
– Нет, вон туда, – отвечал другой.
И затем диалог продолжался между обоими голосами, одним – громким, другим – робким.
– А как называется та мыза, на которой мы теперь живем?
– Эрб-ан-Пайль.
– А она еще далеко отсюда?
– Да побольше четверти часа ходьбы.
– Нужно поторопиться. Я что-то сильно проголодалась.
– Да, да, мы порядком запоздали.
– Нам лучше всего было бы пуститься бегом. Но ребятишки ваши устали. Нас только две, и мы не можем тащить на руках троих детей. Да к тому же вы и без того уже тащите одного, кума Флешар. А ведь эта малютка у вас не легонькая. Вы отняли от груди эту свою обжору, а между тем все еще таскаете ее на руках. Зачем вы ее так балуете? Пусть ходит своими ножками. А то у вас суп остынет.
– Какие славные башмаки вы мне дали! Точно на заказ сшиты по моей ноге.
– Еще бы! Не босиком же вам бегать! Ну, торопись, торопись, Рене-Жан.
– Да, он-то нас и задержал. Ему нужно непременно болтать со всеми встречными крестьянскими девочками. Не угодно ли! От земли не видать, а уж начинает ухаживать.
– Года его уже такие. Ведь ему пятый год на исходе.
– Скажи-ка, Рене-Жан, о чем тебе нужно было болтать с этой девчонкой в деревне?
– Она моя знакомая, – ответил детский голос, очевидно, голос мальчика.
– Откуда же ты ее знаешь? – продолжала женщина.
– Знаю, –