Мир травы и неба, в котором ждала меня Илва, захлопнулся. Тьма заревела. В ее реве слышалась боль первобытного зверя, ярость хищника, упускающего добычу. Невидимая паутина лопнула. Я упал на четвереньки, руки угодили во что-то мокрое. Горящий бубенец укатился в темноту.
Я заставил себя подняться, сначала на колени, потом в полный рост. Шагнул к огоньку, преодолевая сопротивление темноты.
– Выкуси… Подавись…
Дышать было тяжело, я шел с надеждой, что правильно запомнил направление к выходу, и каждый шаг давался с трудом. Позади бесновалась раненая тьма.
Поверхность встретила меня резанувшим по глазам светом. За спиной – пещера с клубящейся темнотой, впереди – сухой ветер, пыль, колючие кусты и двое, поджидающие меня. Воин сжимал меч и злобно глядел единственным глазом. Острый кадык дергался на его шее, словно пытаясь разорвать засохший порез. Волшебник старался стоять прямо, опираясь на длинный посох.
– Во избежание недоразумений и никому не нужных эк… эксцессов, – с трудом выговорил он, – предлагаю отдать нам добычу.
Воин выплюнул жевательную смолу и шагнул ко мне, замахиваясь мечом. Затем остановился и посмотрел на мои руки. Они были красными от крови мертвого Сашки.
– Да пошли вы, – сказал я, вызвал главное меню и покинул игру.
В реальности я услышал тихий плач. Казалось, что женщина выплакала все, что могла, и сил у нее оставалось лишь на это едва слышное всхлипывание. Рядом со мной сидел мертвый Сашка Палий. Я сорвал с головы нейроинтерфейс.
– Ты убил моего сына! – взвизгнула хозяйка квартиры.
Бросилась ко мне – и откуда только силы взялись? Если бы я не успел перехватить ее руки, она бы вцепилась мне в лицо.
– Я не убивал… – шептал я, боясь разжать ладони и увидеть на них чужую кровь.
Часть первая
«Фронтир»
Снова поет под моим окном осень – рыжая бестия. Я выхожу на порог в халате, а она танцует в ярких шелках. «Я не готов принимать вас, леди: для меня ваш визит как бедствие…» А она, смеясь, шагает ко мне и отраву несет в руках… Снова я в мокром и грязном плаще тащусь через хляби чужих земель, Снова мне в жизни немного надо: хлеба и добрый стакан коньяка. Лютня меня обнимает за плечи, я последний спятивший менестрель, И безумье мое идет впереди и знамя несет в руках.