Высокий нигериец заметил его растерянность и расхохотался. Он не спешил убивать противника. Это пляска в честь бога войны, понял Сайгон. Сородичи радостно ухали, подбадривая одноглазого великана. Святошинец вообще-то и сам не карлик: метр восемьдесят пять, плечи широкие. Но нигериец выглядел куда внушительнее. Голод и потеря крови, конечно, сказывались, но всё равно бродяга двигался стремительней разъярённого пацюка. Бедро словно обожгло кипятком – цепь ударила чуть выше колена. Сайгон вскрикнул. И тут же обнял нигерийца, будто родного, – за миг до того, как самодельное мачете едва не раскроило ему череп. Он с ходу ткнулся лбом в приплюснутый нос каннибала. Брызнула кровь. Одноглазый отпрянул, мотая головой, но Сайгон не собирался его отпускать – с хрустом вогнал кулак в кадык. Нигериец застыл на месте, из рук его выпало оружие, и сам он, хрипя и булькая, осел на пол.
Минус один. Сайгон подхватил мачете и сместился к стене из клеток, так, чтобы враги не зашли со спины. Его била нервная дрожь. Никогда ему не нравилось убивать людей, пусть даже последних ублюдков.
И вот тут каннибалы как-то подрастерялись. Тот бродяга, что грозился съесть Сайгона, очнулся первым. Он залопотал что-то на своём языке, размахивая руками. Мол, братва, рассредоточимся и завалим гада, месть – это святое, а потом покинем эту станцию, пока святошинцы нас не угробили. Его волосы были выбриты на висках, на верхней губе топорщилась щетина. По груди, конечностям и впалому животу змеились безобразные шрамы. Непонятно, как человек, получивший такие раны, вообще сумел выжить, не говоря уже о том, чтобы самостоятельно передвигаться.
– Только сунься ко мне, – предупредил Сайгон, – и я пересчитаю твои красивые зубы!
Внизу, на платформе, послышались крики. Сайгон различил голоса Болта и Кашки, которым нынче выпало дежурство. Помощь уже в пути. Продержаться бы… Сколько? Полминуты?
Больше? Как быстро парни пройдут через хороводы, обогнут отделанные мрамором колонны