– Мы только хотели подчеркнуть, что вы действительно очень успешны и проводите подобных мероприятий много, и тут нет никаких секретов для вас, как и что нужно делать, – успел-таки вставить свою реплику Лисов. – Зачем же обсуждать то, что понятно и не требует сверхъестественных усилий для воплощения?
– Да будет вам известно, что, чем больше обсуждаешь примитивные и всем понятные вещи, тем меньше возможностей для срывов и провалов. Тем четче мы можем сработать и решить каждый свои задачи.
Лисову показалось, что разговор стал приобретать конструктивный характер, но Лесик, как и все геи, обладал неустойчивой психикой, и остановить его порыв было трудно. Он сам заводил себя и бросался из крайности в крайность. Следующий его пассаж воспроизвести по прошествии стольких лет весьма тяжело. Суть сводилась к тому, что если раньше, при прошлом руководстве, и проходили слабые и неподготовленные программы, то теперь он тут для того и поставлен, чтобы поставить им заслон.
Лисов ковырял пальцем стопку журналов, громоздившуюся на столе перед неудавшимся пиар-менеджером Шапика, проклиная всех геев планеты с их утонченным восприятием действительности и гипертрофированным чувством собственного достоинства.
– И не надо трогать мои вещи! – взвился снова Лесик. – Вы у себя дома позволяете гостям вторгаться в личное пространство? Смотреть документы у себя на столе?
– Так, все понятно. – Принц поднялся и поманил пальцем Лисова: – Пойдем отсюда.
Лисов попытался было воспротивиться, но Принц так зыркнул на него, что оставаться дальше тут было неудобно, и он, как провинившийся школяр, поплелся за Принцем.
К слову сказать, уже через две недели афиши перед клубом «Арлекино», пытавшимся стать number one в столице и перетянуть к себе публику из уже существовавших модных заведений, были заклеены яркими надписями «Дуэль двух корифеев моды», а «Трансфер-Экспресс» после череды переходов из рук в руки и смены владельцев постепенно затухал, хирел и… умер, превратившись в пустой и бестолковый стрип-бар.
Сыч
Сычом его прозвали со школы за немигающий взгляд стальных глаз. Округлое лицо с подстриженной «под горшок» челкой придавало слишком уж простецкий вид всему его тщедушному существу, за что и бит бывал не раз он на заднем дворе в яблоневом саду, в то время как старшие ребята курили «Приму» и обсуждали (нет, не девчонок!) свои вонючие мопеды и великое хоккейное противостояние семидесятых «Спартак» – ЦСКА. Получив свою порцию оплеух и унижающих «поджопников», Сыч брел мыть тряпки на правах вечного дежурного, а вечером, запершись в своей комнате, обдумывал планы мести и восстановления справедливости в столь неравном обществе.
В институте прозвище неожиданно всплыло снова, когда кто-то из однокурсников на лекции заметил, как он дремлет, не закрывая глаз, и на всю аудиторию прошипел: «Смотрите-ка, надулся как сыч и сопит!» Иногда, правда, девушки называли его ласково Сычиком, когда им надо было