– Это как? – спросил Пафнутьев.
– Если их на государственном уровне обобрали до нитки, если человеку назначили пенсию в несколько раз ниже прожиточного минимума! Мы можем его судить за пустяковую подпись, если ему за эту подпись дали сразу сто пенсий? Можно его судить?
– Осуждать не можем, а судить должны. И судим. И неплохо получается. – Пафнутьев передернул плечами, дескать, стоит ли говорить о таких пустяках.
Гордюшин помолчал, повертел ручку на полированной поверхности стола, поднял глаза на Пафнутьева.
– Паша, им не на кого положиться. Они все там проданы-запроданы. Пропадают документы, фотографии, свидетели отказываются от собственных показаний… А как не отказаться, если тебе предлагают десять тысяч долларов? Паша, речь идет об очень серьезном расследовании. Очень серьезном.
– Олигарх небось?
– Олигарх. Магнат. Миллиардер. Называй его как хочешь.
– Крутой?
– Круче не бывает.
– Я его знаю?
– Страна знает, мир знает.
– Неприкасаемый?
– Да, Паша, да! Именно так! Неприкасаемый.
– А мне, значит, будет позволено? – спросил Пафнутьев, рассматривая собственные ладони.
– Более того, ты будешь просто обязан к нему прикоснуться.
– Так он же небось еще и депутат?
– А тебе это по фигу и даже на фиг!
– До сих пор подобное не поощрялось.
– Времена меняются.
– Кто он?
Не отвечая, Гордюшин вынул из ящика стола большую фотографию и протянул Пафнутьеву. Тот осторожно взял, повернул снимок, поскольку он оказался у него вверх ногами, всмотрелся. Это был коллективный снимок, на нем было не меньше семи физиономий. Люди улыбались прямо в объектив, чувствовалось – только что были сказаны какие-то слова, которые всех их объединили, всех распотешили, и после этих кем-то произнесенных слов они стали еще ближе друг другу.
Все эти лица были Пафнутьеву хорошо знакомы.
В центре стоял президент, пониже других ростом, стройнее, моложе. И улыбка у него была если и не мальчишеская, то какая-то чуть сконфуженная, видимо, он и пошутил за несколько секунд до щелчка фотоаппарата и сам же смутился откровенности своей шутки. Но все остальные его словам обрадовались, какую-то тяжесть снял с них президент словами, которое прозвучали только что, в чем-то он их успокоил, заверил, в чем-то важном согласился с ними.
– Ни фига себе, – пробормотал Пафнутьев, совершенно не представляя, кем именно ему придется заниматься.
– Вот так, дорогой, вот так, – сокрушенно проговорил Гордюшин. Это тебе не наши местное разборки, это маленько покруче.
– Надеюсь… Мой клиент… Не президент? – Пафнутьев несмело поднял глаза на Гордюшина.
– Пока нет.
– А что… Есть надежда?
– Вот что касается предыдущего президента, то я бы охотно отдал тебе в руки. Уж ты бы его раскрутил, уж ты бы его поприжал.
– С удовольствием, –