Вдруг мальчик отвлекся от трудного текста. Откуда ни возьмись, в его просветленной голове прозвучала строчка: «По зимнему лесу охотник идет», а за ней – и другая: «Он песню негромко поет».
Толстые стволы дремучего европейского леса, охотник в тирольской шляпе с пером, округлые бока теплой куртки, стянутой кожаным пояском, сапожки с широкими ботфортами… – все это происходило в странном и чудесном мире готического шрифта.
Мальчик достал из ящика своего стола лист бумаги, окунул в чернильницу перо номер 86, вставленное в любимую металлическую ручку, и аккуратным вполне сформировавшимся почерком записал две придуманные фразы.
И с удовольствие повторил их громко вслух:
По зимнему лесу охотник идет.
Он песню негромко поет.
Да это же стихотворение, двустишие! Он подумал о том, что хорошо эти две стихотворные строки прочитать папе. И не успел он об этом подумать, как из недр квартиры раздался зычный крик:
– Вова!
Действительность частенько дарила ему самые разнообразные подарки. Порой, таким подарком становилось какое-то впечатление, иногда мимолетное, то есть нечто нематериальное, эфемерное. Как, допустим, только что приведенные ни весть откуда взявшиеся две строчки стихотворения. Иногда же подарок действительно был вполне осязаемый, предметный. (Например, что-нибудь из одежды).
Отец всегда звал одинаково, то есть по его голосу невозможно было понять, сердился он или, напротив, доволен. Как правило – сердился. Следует признать, он бывал очень редко доволен сыном, практически никогда. Ну, что ж, все верно, отца можно оправдать: все хорошее, чем он мог бы быть доволен, должно быть в порядке вещей и не требует благодарности.
Мальчик заложил страницу, которую читал, промокашкой, погасил настольную лампу и, протиснувшись между столом и тахтой, отправился на зов. В любом случае предстоящее общение обещает быть интересным.
Впрочем, гадать особо не было надобности, все и так ясно.
Отец с сияющими глазами, раскрасневшийся от возбуждения, стоял посреди комнаты, раскинув руки, как крылья, изображая летящий самолет. Он улыбался, но пегие усы топорщились, словно бы предупреждали: «Да, я улыбаюсь, но это ничего не значит!»
– Вовочка, полюбуйся!
На отце был новый пиджак, кое-где расчерченный тонкими еле заметными линиями портновского мелка, а сам портной стоял перед отцом на коленях и булавкой закалывал полу пиджака.
– Ну, как?
– Хорошо, – ответил Владимир Семенович, но мысли его были далеко.
Нет! Разумеется, он прекрасно осознавал, где в данный момент находится. Находился