ЭМИЛИЯ: – Я бы сказала, кто ты, но тебе и без этого плохо.
КАТЕРИНА (обиженно): – Спасибо…
ЭМИЛИЯ: – И сейчас ещё не поздно, если уж на то пошло. Я все твои тетрадки сохранила, можешь взять, перечитать с высоты, так сказать, уже зрелого возраста, и занимайся себе дальше. Работа у тебя есть, а это будет, как хобби для сброса всего, что, как ты говоришь, копится.
КАТЕРИНА: – Нет, мам, перегорело уже.
Эмилия молча лезет в комод, откуда вытаскивает стопки общих тетрадей, которые кладёт перед Катериной. Та смотрит, усмехается, берёт одну.
КАТЕРИНА: – Надо же, сколько понаписала… А-а, это про зазеркалье. Смешная книжка получилась, припоминаю, по эту сторону одна жизнь, по ту – другая… (листает, что-то прочитывает, смеётся) Слушай, странно так, я отлично помню, что было, когда я это писала! Как раз, в Олега влюбилась… Слова дописывать не успевала, так всё это из меня… Смотри, прямо как Моцарт, без помарок, и складно ведь!
ЭМИЛИЯ (Собирает чашки и чайник): – Ну, почитай, почитай, развейся. (Идёт на кухню, но на пороге оглядывается) А лучше спать ложись. Тетрадки эти я тебе отдам, дома почитаешь, а постель сейчас приготовлю.
КАТЕРИНА: – Не суетись, я сама. (захлопывает тетрадь, берёт её с собой) Возьму на сон грядущий, может приснится что-то из прошлой жизни. Тебе с посудой помочь?
ЭМИЛИЯ: – Без тебя справлюсь. Через двадцать минут особо волнительный сериал начнётся, как раз всё успею. (уходит)
КАТЕРИНА (вслед): – Как ты можешь такой гадостью голову забивать?
ЭМИЛИЯ (уже из кухни): – Не мешай, это ритуал!
Катерина смотрит на оставшиеся тетради, немного думает, забирает только ту, которую просматривала до этого, потом включает мобильный, забирает и его и переходит в спальню.
Картина вторая
В спальне Катерина включает торшер и засматривается на себя в огромное зеркало возле двери.
КАТЕРИНА (тоскливо): – Боже, какая бы из меня вышла знаменитость! Псевдоним бы себе взяла, такой, какой-нибудь позвучнее… Кэт… Нет, это банально. Кэтрин Ка… Нет, тоже чушь. Господи, куда мне в знаменитости, даже псевдоним придумать не могу… (Видит на туалетном столике книгу) О! Цветаева. «Казанова и Франциска»… (вяло): Вот. Чем плох псевдоним?! Франциска! Красиво и непонятно…
Снова вертится перед зеркалом и так, и этак, потом вдруг замирает, упирается обеими руками о раму и почти стонет: «Достало всё! Не могу больше!». Резко выключает торшер, падает на кровать.
В полной темноте слышен тихий, быстро замирающий плач. Потом зеркало начинает