– Почему ты так решил?
– Потому, что уже месяц, как у начальника штаба один помощник, второго, старшего лейтенанта, раненым отправили в госпиталь. Назначать на его место другого офицера не стали, справлялся Башади.
– Откуда такая информация?
– Начальник штаба мой родственник. Дальний, правда, но иногда звонит. На службе это никак не отражается. Я ездил в штаб, там узнал о Башади. Он так и вьется около подполковника.
– Ясно! Тем лучше. Я на отдых!
– Давайте, капитан, вы много сделали сегодня.
– Перестань. Я сделал то, что должен был сделать.
Остаток ночи аль-Диаб не спал. Пытался найти выход из положения, в которое сам себя загнал. Ярость взяла верх над разумом. Он отдал приказ, который не имел права отдавать. Вывел танки и батарею на огневые позиции. В результате половины танковой роты нет, три миномета уничтожены, сожжены пять тягачей. Потери вместе с группой Хакила – тридцать шесть человек. А что в итоге? Ничего. Но он не мог предположить, что русская авиация нанесет удар по позициям батареи и танкового взвода. Хотя это не оправдание. На то он и командир, чтобы просчитывать все риски. Плохо, что Фераз аль-Ахдар лично запретил выводить технику на рубежи. Если бы не его приказ, свои действия оправдать можно было легко. Но аль-Ахдар наложил запрет, а аль-Диаб его проигнорировал. В руководстве ИГИЛ был хорошо известен крутой нрав Фераза аль-Ахдара. Тот без раздумий отправит на казнь любого из подчиненных, невзирая на должность и заслуги.
Аль-Диаб сел на кровать. Достал пачку сигарет, закурил, делая нервные затяжки.
К нему в отсек зашел заместитель – уставший, грязный, мокрый. Присел рядом.
Аль-Диаб взглянул на Фаура:
– Что делать, Аббас?
– Не знаю, Самер. Мы нарушили приказ аль-Ахдара. Он этого не простит.
– Ты-то при чем? Ты исполнял мои приказы.
– Если бы кто-нибудь учел это. Тебе не хуже меня известно, что я не должен был исполнять приказ, идущий вразрез с приказом командующего. Но я сделал то, что приказал ты, поэтому ответ держать нам вместе. И, – он вздохнул, – нас ждут плаха и палач.
– Может быть, подумаем и представим что-нибудь в оправдание?
– Я не знаю, что можно придумать.
– Думай, Аббас, думай. Ладно, если бы нам предстояло принять смерть в бою – это ничего, но казнь? Это позор. Позор на весь род!
– Но я не знаю, что придумать, – в отчаянии произнес Фаур. – Единственное… – он замолчал, как-то нервно всхлипнув.
– Что «единственное»?
– Единственное, что может спасти нас от позора, это если мы с тобой сами пустим себе пули в лоб. Этим и вину признаем, и покажем, что раскаялись, не смогли жить с таким грузом.
Аль-Диаба взяла злость:
– Так стреляйся! Доставай пистолет и вгоняй себе пулю в лоб!
– Да? – ощерился заместитель, – чтобы ты все свалил на мое самовольство? Доложил, что это я нарушил приказ и вывел технику на позиции?
– Думай, что несешь.
– Вот сейчас я подумал. Нет, Самер, если стреляться, то вместе. И ты должен это сделать первым, потому, что именно на